Все о тюнинге авто

Преступление и наказание 2 глава кратко

Для Родиона настало странное время, точно туман упал вокруг него и заключил в тяжелое уединение. Вспоминая потом это время, он понимал, что временами его сознание как бы тускнело. Его особенно тревожил Свидригайлов, но он не стремился к разъяснению дела. Они несколько раз встречались после смерти Катерины Ивановны, но не говорили по существу. Соня тоже была занята. Свидригайлов хлопотал насчет похорон. В последнюю встречу он объяснил Раскольникову, что определил детей Катерины Ивановны в хорошие сиротские заведения с помощью своих прежних связей, да и сирот со средствами легче пристроить. Пришли служить панихиду по Катерине Ивановне. Свидригайлов ушел, а Раскольников остался и отстоял всю службу. Родион подошел к Соне, она вдруг взяла его за руки и преклонила к плечу голову, ничего не говорила. Раскольникова поразило, что Соня притронулась к нему безо всякого содрогания, зная, что он убийца. Он пожал ей руку и ушел.

Ему хотелось остаться одному, но в последнее время он, хоть и почти всегда был один, он этого не чувствовал, особенно ощущая будто чье-то присутствие, когда был один. Он скорее возвращался к людям. Здесь было как будто легче и уединеннее. Скоро он догадался, что его тревожит. «Уж лучше бы какая борьба! Порфирий или Свидригайлов, какой-нибудь вызов!» Он вернулся домой, Настасья принесла ему поесть.

Далее в 6 части романа «Преступление и наказание» Достоевский рассказывает о том, что пришел Разумихин. Он рассказал, что мать Родиона переживает его отсутствие. Они вместе приходили к нему домой, но его не было. Мать посидела немного у него, потом сказала: «Если он со двора выходит, а стало быть, здоров, и мать забыл, то неприлично и стыдно матери у порога ласки просить». Она вернулась домой и слегла. Разумихин ничего не понимал в поведении Родиона, даже просил сказать ему, сумасшедший тот или нет. Уже уходя, он рассказал, что Порфирий считает Миколку убийцей старухи-процентщицы. Разумихин ушел, а Раскольников понял, что Порфирий опять начал свою игру, слишком он умный человек, чтобы поверить в виновность Миколки. Раскольников решил, что нужно закончить сначала со Свидригайловым. Он пошел к двери и в сенях столкнулся с Порфирием.

Тот сказал, что пришел объясниться. Порфирий заговорил о своей привычке к курению. Как всегда, прищуриваясь и посмеиваясь. Он признался, что чувствует привязанность к Родиону, говорил об их встречах, о том, что он думал тогда о Раскольникове. В двусмысленных еще словах Порфирия Раскольников жадно искал чего-нибудь более точного и окончательного. Порфирий Петрович сказал, что считает, что Миколка невиновен, что он хочет «страдание принять», то есть понести наказание вместо виновного. Наконец, он прямо сказал, что считает Раскольникова виновным. Порфирий предложил Раскольникову прийти с повинной, это будет учтено при вынесении приговора, а сейчас он его не арестовывает, потому что нет пока доказательств. Родион отказывается. Порфирий призывает его отдаться жизни, не раздумывая. Уходя, Порфирий посоветовал Родиону, в случае, если он захочет покончить с собой, оставить подробную записку — благороднее будет. Порфирий вышел, избегая смотреть на Раскольникова. Немного переждав, Родион тоже ушел из дома.

Он пошел к Свидригайлову. Как он понял из разговора с Порфирием, тот еще не был у него. Раскольникову пока казалось, что и не пойдет. Он понимал, что у них ничего не может быть общего. Этот человек был ему неприятен, чрезвычайно развратен, хитер и обманщик. Он боялся того, что Свидригайлов использует свое знание тайны Раскольникова как оружие против Дуни. Раскольников подумал, что если Свидригайлов задумал зло против Дуни, то он убьет его. Неожиданно он увидел его в окне трактира. Тот сидел на втором этаже и из окна рассматривал Раскольникова. Родион поднялся в трактир. Свидригайлов поделился с Раскольниковым, что приехал в Петербург «на предмет женщин». Раскольников хотел уйти, но Свидригайлов обещал не болтать больше вздору, то есть о себе, и начал рассказывать о том, как его спасала женщина.

Марфа Петровна выкупила его из долговой тюрьмы. После многих ужасных сцен и попреков они заключили с женой своеобразный контракт. Свидригайлов обещал не бросать Марфу Петровну и быть ее мужем, не отлучаться без ее разрешения, никогда не иметь постоянной любовницы, не увлекаться женщинами их сословия, но ему разрешались шалости с сенными девушками. Если же он когда-нибудь серьезно полюбит, то должен был во всем признаться Марфе Петровне. Так они и жили, соблюдая это соглашение, пока не появилась в доме Авдотья Романовна. Марфа Петровна рассказала ей всю подноготную о своем муже. Авдотья Романовна решила спасти этого пропащего человека. Они начали встречаться наедине. Свидригайлов повел с ней тонкую игру, стремясь завязать роман. Но случилось так, что он сам влюбился в Дуню без памяти. Он предложил Дуне бежать с ним. Свидригайлов был готов на все. Но потом Марфа Петровна обо всем узнала, был страшный скандал, а дальнейшее Раскольников уже знает.

Родион резко сказал, что Свидригайлову не на что рассчитывать, даже упоминание о нем неприятно Дуне, назвал его планы подлыми. Свидригайлов спокойно отрицал это, сказал, что его намерения самые честные, вообще он собирается жениться на красивой молоденькой девушке из приличной семьи. Свидригайлов рассказал Родиону о своих недавних и прошлых похождениях. Это действительно развратный и циничный человек. Было видно, что Свидригайлов чего-то ждет. С Раскольниковым он становился все грубее и насмешливее. Это встревожило Родиона, поэтому, выйдя из трактира, он пошел следом за Свидригайловым. Тот опять заговорил с Родионом. Теперь он говорил о подслушанном разговоре Раскольникова с Соней, просил «просветить новейшими началами». Раскольников сказал, что подслушивать у дверей подло. «А старушонок можно лущить чем попало, в свое удовольствие?» — ответил Свидригайлов. Он предложил Раскольникову уехать в Америку, предлагал на дорогу денег, он призывал Родиона оставить побоку нравственные вопросы, а если совесть мучает, «так и соваться не надо было, не за свое дело браться».

Подошли к дому Сони, Свидригайлов предложил Раскольникову самому удостовериться, что той нет дома. По его словам, Соня уехала к содержательнице детского приюта, в который он определил детей Катерины Ивановны. Войдя к себе, Свидригайлов взял деньги, сказал, что собирается прокутить их, затем они вместе вышли из дома. Он пригласил Раскольникова с собой кутить, тот отказался. Свидригайлов взял извозчика и уехал. Родион повернулся и ушел в противоположную сторону. Если бы он оглянулся, то увидел бы, что Свидригайлов проехал на извозчике всего метров сто, затем остановил его и вышел из коляски.

Раскольников, взойдя на мост, остановился у перил и стал смотреть на воду. Он даже не заметил Дуни, которая была всего в нескольких шагах от него. Она стояла в нерешительности и не знала, окликнуть ли ей брата. Тут она заметила, что Свидригайлов издалека делает ей знаки, чтобы она подошла к нему и не окликала брата. Дуня так и сделала. Свидригайлов сказал, что Раскольников знает о его письме к ней, а он не хотел бы, чтобы тот знал об их встрече. Дуне пришлось пойти к Свидригайлову на квартиру, потому что он отказывался рассказать ей о тайне брата на улице. Он убеждал Дуню, что бояться нечего, вся квартира заселена жильцами. Дуня спокойно осмотрелась в квартире Свидригайлова, не придав значения тому, что она находится среди пустующих квартир. Свидригайлов показал ей комнату, из которой подслушал разговор Родиона с Соней. Он коротко передал Дуне его суть. Это так поразило ее, что она чуть не потеряла сознание. Свидригайлов брызнул на нее водой, начал успокаивать, говорить, что может устроить отъезд Родиона за границу. «Все зависит только от вас», — говорил он со сверкающими глазами. Дуня отшатнулась от него, бросилась к двери, но она оказалась запертой. Свидригайлов цинично объяснил Дуне, что Сони нет дома, до Капернаумовых пять закрытых комнат. Дуня в его власти. Но он не хотел применять насилия. Свидригайлов предлагал Дуне спасти ее брата, быть ее верным рабом. Дуня знала, что он пойдет до конца. Вдруг она вынула из кармана револьвер, взвела курок. Свидригайлов узнал свой собственный револьвер. «Смей сделать только шаг, и я убью тебя», — сказала Дуня.

Дуня подняла револьвер и решительно смотрела на него. Никогда еще он не видел ее такой прекрасной. Сердце его сжалось. Он сделал шаг. Дуня выстрелила. Пуля задела его только по волосам. Дуня выстрелила еще раз, но вышла осечка. Она бросила револьвер и заплакала. Свидригайлов подошел к ней, обнял за талию. Он спросил ее, любит ли она его, Дуня сказала, что никогда бы не полюбила. Тогда он отдал ей ключ. Дуня быстро отомкнула и, не помня себя, выбежала из дома. Свидригайлов провел ладонью по лбу. Странная была у него улыбка — жалкая, печальная, улыбка отчаяния. Он поднял револьвер, брошенный Дуней. Там остался один патрон. Он подумал, сунул револьвер в карман и вышел.

6 часть романа «Преступление и наказание» Достоевского продолжается тем, что Свидригайлов весь вечер провел по разным кабакам и трактирам, но сам не пил, угощал других. К десяти часам пошел дождь, он вернулся домой, отворил бюро, вынул все свои деньги и разорвал две-три бумаги. Хотел было переменить платье, но передумал. Свидригайлов зашел к Соне. Он дал ей три тысячи денег. Сказал, что они ей понадобятся, когда Родиона отправят по Владимирке. «Для него же понадобятся, понимаете?» — пояснил он. Свидригайлов посоветовал Соне держать деньги у Разумихина. О себе он сказал, что собирается в Америку. Просил передать Раскольникову, что он ему велел кланяться. Затем он отправился к своей невесте. Извинившись за столь поздний визит, он сказал матери невесты, что должен срочно уехать по весьма важному делу. Он принес ей пятнадцать тысяч серебром, прося принять их в виде подарка. Ему была выражена самая пламенная благодарность и подкреплена слезами благоразумнейшей матери. Потрепав по щеке невесту, Свидригайлов ушел. Он отправился в одну отдаленную гостиницу, которую приметил еще несколько дней назад. Свидригайлов снял себе номер, заказал телятины и чаю. Есть Свидригайлов не мог, только выпил чаю. У него, видимо, начиналась лихорадка. Ему не спалось. В полубреду ему то мерещился образ Дунечки, когда она целилась в него из револьвера, то начинало казаться, что по нему пробегает мышь. Свидригайлов нервно задрожал и проснулся окончательно. Посидев немного, он опять задремал.

Ему приснилась девочка-утопленница, лежащая в гробу. Ей было всего четырнадцать лет, но это было уже разбитое сердце. Он проснулся, походил по гостинице в поисках служащего, чтобы расплатиться. За шкафом он нашел девочку, спрятавшуюся от вечно пьяной матери. Свидригайлов принес ее к себе в комнату, уложил ее в постель. Девочка заснула. Свидригайлов опять хотел уйти из гостиницы. Но вспомнил о девочке и подошел к кровати посмотреть на нее. Ему вдруг показалось, что ее ресницы как бы приподнимаются, губки девочки раздвигаются в улыбку. Постепенно лицо ребенка превратилось в нахальное лицо продажной камелии. Свидригайлов в ужасе закричал и проснулся. Он понял, что его всю ночь мучил кошмар.

Уже был день. Свидригайлов написал на листке несколько строк, вышел на улицу, дойдя до пожарной каланчи, в присутствии пожарного вытащил пистолет и застрелился. Пожарному он сказал говорить всем, что отправился в Америку.

В седьмом часу этого дня Раскольников пришел к матери на новую квартиру, где их поселил Разумихин. Мать радовалась его приходу, показала его статью, которую принес Разумихин. Она в ней ничего не поняла, но сам факт, что работа ее сына напечатана, наполняла ее гордостью. Родион просил мать любить его, что бы она о нем ни услышала. Мать плакала. Раскольников сказал, что всегда любил и будет любить мать и сестру, просил не верить словам о своей жестокости и молиться за него. Попрощавшись с матерью, он обещал еще прийти. Та не поняла, куда он отправляется, думала, что у него служба, карьера.

Раскольников пришел к себе в комнату. Дуня весь день была у Сони. Они боялись, что Раскольников покончит с собой. Он действительно собирался это сделать, но передумал. Раскольников попрощался с сестрой, просил ее заботиться о матери, просил прощения за то, что сделал их обеих несчастными. Напоследок он отдал Дуне портрет умершей дочки хозяйки, с которой он много говорил о своей теории. Они вместе с Дуней вышли. Дуня ушла, потом обернулась еще раз взглянуть на брата. Она любила его. Дойдя до угла, обернулся и он. Они встретились взглядами, он нетерпеливо махнул рукой, чтобы она шла, а сам круто повернул за угол. Он думал о том, как случится, что он за двадцать лет каторги смирится убеждением. Зачем жить тогда, зачем я иду теперь?

Раскольников пришел к Соне. Он попросил у нее крест. Соня молча надела на него кипарисный крест Лизаветы. Поняв, куда идет Родион, Соня накинула на себя платок, собралась идти с ним. Он остановил ее, сказал, что там свита не нужна. Соня так и осталась стоять посередине комнаты. Дойдя до перекрестка, он вспомнил слова Сони: «Пойди на перекресток, поклонись народу, скажи всему миру: «Я убийца». Раскольников стал на колени посреди площади, поцеловал грязную землю. Раздался смех, подумали, что он пьяный. Раскольников спокойно вынес эти насмешки, поднялся и пошел в контору. Он решил признаться не Порфирию, а Пороху.

В конторе его встретили любезно. Илья Петрович просил прощения за то, что в прошлый раз довел Раскольникова до обморока. Он рассказал, что уволился Заметов, а сегодня пришло сообщение о самоубийстве Свидригайлова. Услышав последнюю новость, Раскольников вздрогнул и побледнел. Он пробормотал, что ему пора, и ушел. Во дворе он увидел бледную Соню, остановился перед ней, усмехнулся и вернулся обратно в контору. Илья Петрович рылся в бумагах. Раскольников вошел, опустился на стул и признался в убийстве.

Источник (в сокращении): Большой справочник: Весь русский язык. Вся русская литература / И.Н. Агекян, Н.М. Волчек и др. - Мн.: Современный литератор, 2003

Краткие содержания других частей романа "Преступление и наказание": Ч

Для Раскольникова наступило странное время: точно туман упал вдруг перед ним и заключил его в безвыходное и тяжелое уединение.

Сознание его то прояснялось, то снова омрачалось. Он потерял счет времени, путал события, нередко смешивая одно с другим, часто впадал в состояние тревоги, которое иногда переходило в панический страх. Со дня смерти Катерины Ивановны все его мысли занимал Свидригайлов. Вечерами, сидя в каком-нибудь трактире и предаваясь тяжелым размышлениям, он вспоминал о Свидригайлове и осознавал, что хочет как можно быстрее поговорить с ним о важном деле. Хотя за эти два-три дня после смерти Катерины Ивановны он виделся со Свидригайловым, несколько раз они обменивались несколькими ничего не значащими фразами, но не разу не заговорили о том важном деле, которое волновало их обоих.

Свидригайлов занимался похоронами Катерины Ивановны и устройством ее детей. При последней встрече с Раскольниковым он пообещал зайти к нему в скором времени, чтобы поговорить и посоветоваться. При этом он заметил, что Родион находится в угнетенном состоянии.

Да что вы, Родион Романыч, такой сам не свой? Право! Слушаете и глядите, а как будто не понимаете. Вы ободритесь. Вот дайте поговорим: жаль только, что дела много и чужого, и своего... Эх, Родион Романыч, - прибавил он вдруг, - всем человекам надобно воздуху, воздуху-с... Прежде всего!

После этого разговора Раскольников пошел на квартиру Сони, где шла служба по умершей Катерине Ивановне. Все дети стояли у гроба на коленях. Позади них стояла Соня и тихо молилась. Раскольников подумал, что за эти дни она ни разу не взглянула на него и не сказала ни единого слова. Когда служба закончилась, Раскольников подошел к Соне, и она преклонила голову к его плечу. Родион был поражен тем, что в этом жесте не было ни капли отвращения. Не сказав ни слова, Раскольников пожал ей руку и вышел. Он почувствовал, что на душе у него стало еще тяжелее, и отправился в харчевню, где снова предался размышлениям. Его мысли перекидывались с одного предмета на другой. Понимая, что сидеть вот так, когда необходимо что-то делать (но что - он не знал), Родион вышел из харчевни и «бросился чуть ли не бежать».

В эту-то ночь, перед утром, он и проснулся в кустах, на Крестовском острове, весь издрогнувший, в лихорадке; он пошел домой и пришел уже ранним утром. После нескольких часов сна лихорадка прошла, но проснулся он уже поздно: было два часа пополудни...

Он вспомнил, что в этот день назначены похороны Катерины Ивановны, и обрадовался, что не присутствовал на них. Настасья принесла ему есть; он ел и пил с большим аппетитом, чуть не с жадностью. Голова его была свежее, и он сам спокойнее, чем в эти последние три дня. Он даже подивился, мельком, прежним приливам своего панического страха. Дверь отворилась, и вошел Разумихин.

А! ест, стало быть не болен! - сказал Разумихин, взял стул и сел за стол против Раскольникова. Он был встревожен и не старался этого скрыть...

Слушай, - начал он решительно, - мне там черт с вами со всеми, но по тому, что я вижу теперь, вижу ясно, что ничего не могу понять; пожалуйста, не считай, что я пришел допрашивать. Наплевать! Сам не хочу! Сам теперь все открывай, все ваши секреты, так я еще и слушать-то, может быть, не стану, плюну и уйду. Я пришел только узнать лично и окончательно: правда ли, во-первых, что ты сумасшедший? Про тебя, видишь ли, существует убеждение (ну, там, где-нибудь), что ты, может быть, сумасшедший или очень к тому наклонен.

Разумихин рассказал Раскольникову, что его мать со вчерашнего дня серьезно больна, все время рвется к сыну (но Авдотья Романовна удерживает ее), обижается, что на Соню (которую она считала невестой Родиона) у него находится время, а на нее нет. Разумихин раздраженно сказал, что в отличие от остальных не считает Раскольникова сумасшедшим, но убежден, что он что-то скрывает. Когда он уже собрался уходить, Раскольников сообщил ему, что на днях к нему заходила Дуня и они разговаривали о нем.

Обо мне! Да... ты где же ее мог видеть третьего дня? - вдруг остановился Разумихин, даже побледнел немного. Можно было угадать, что сердце его медленно и с напряжением застучало в груди.

Она сюда приходила, одна, здесь сидела, говорила со мной.

Что же ты говорил... я хочу сказать, обо мне-то?

Я сказал ей, что ты очень хороший, честный и трудолюбивый человек. Что ты ее любишь, я ей не говорил, потому что она сама знает.

Сама знает?

Ну, вот еще! Куда бы я ни отправился, что бы со мной ни случилось, - ты бы остался у них провидением. Я, так сказать, передаю их тебе, Разумихин. Говорю это, потому что совершенно знаю, как ты ее любишь, и убежден в чистоте твоего сердца. Знаю тоже, что и она тебя может любить, и даже, может быть, уж и любит. Теперь сам решай, как знаешь лучше...

Разумихин рассказал Раскольникову, что Дуня сегодня получила странное письмо, которое ее сильно взволновало. Напоследок, уже открыв дверь, Разумихин, как бы невзначай, сообщил Родиону, что нашелся убийца старухи-процентщицы и сестры ее Лизаветы. Им был один из красильщиков, Миколка. Он сам во всем признался и объяснил все детали преступления. Разумихин ушел от Раскольникова убежденный в том, что его друг - политический заговорщик, а Авдотья Романовна - его соучастница. Вспомнив о письме, он забеспокоился и бросился бежать.

Раскольников, оставшись один, заметался по комнате. Мрачные мысли снова овладели его сознанием. Родион понимал, что после той сцены, которая на днях произошла в полицейском участке, Порфирий Петрович не поверил ни единому слову Миколки, признавшемуся в убийстве старухи. Но для чего Порфирию Петровичу было «отводить глаза у Разумихина на Миколку», он не мог понять. Однако в том, что Порфирий Петрович замыслил какую-то психологическую игру, он не сомневался. Размышляя таким образом, он собрался выйти из комнаты, но на пороге столкнулся с самим Порфирием Петровичем.

Раскольников остолбенел на одну минуту. Странно, он не очень удивился Порфирию и почти его не испугался. Он только вздрогнул, но быстро, мгновенно приготовился. «Может быть, развязка! Но как же это он подошел тихонько, как кошка, и я ничего не слыхал? Неужели подслушивал?»

Не ждали гостя, Родион Романыч, - вскричал, смеясь, Порфирий Петрович. - Давно завернуть собирался, прохожу, думаю - почему не зайти минут на пять проведать. Куда-то собрались? Не задержу. Только вот одну папиросочку, если позволите.

Следователь сообщил Раскольникову, что был у него два дня назад, но не застал его дома. После долгого и сумбурного монолога, который Родион выслушал молча, лишь изредка вставляя односложные фразы, Порфирий Петрович заключил, что убийство совершил не Миколка, который по его мнению был сектантом, решившим «принять страдание из идейных убеждений», а совсем другой человек, который «убил по теории», «убил, да и денег взять не сумел».

Эти последние слова, после всего прежде сказанного и так похожего на отречение, были слишком уж неожиданны. Раскольников весь задрожал, как будто пронзенный.

Так... кто же... убил?.. - спросил он, не выдержав, задыхающимся голосом. Порфирий Петрович даже отшатнулся на спинку стула, точно уж так неожиданно и он был изумлен вопросом.

Как кто убил?.. - переговорил он, точно не веря ушам своим, - да вы убили, Родион Романыч! Вы и убили-с... - прибавил он почти шепотом, совершенно убежденным голосом.

Раскольников вскочил с дивана, постоял было несколько секунд и сел опять, не говоря ни слова. Мелкие конвульсии вдруг прошли по всему его лицу...

Я вам прежний вопрос задаю: если вы меня виновным считаете, зачем не берете вы меня в острог?

Ну, вот это вопрос! По пунктам вам и отвечу: во-первых, взять вас так прямо под арест мне невыгодно.

Как невыгодно! Коли вы убеждены, так вы должны...

Эх, что ж, что я убежден? Ведь все это покамест мои мечты-с. Да и что я вас на покой-то туда посажу?..

Порфирий Петрович заявил, что хочет, чтобы Раскольников явился с повинной. На вопрос Родиона, с какой стати ему приходить с повинной, следователь ответил, что в этом случае он постарается представить преступление результатом умопомешательства.

Раскольников грустно замолчал и поник головой; он долго думал и наконец опять усмехнулся, но улыбка его была уже кроткая и грустная:

Эх, не надо! - проговорил он, как бы уже совсем не скрываясь с Порфирием. - Не стоит! Не надо мне совсем вашей сбавки!..

Эй, жизнью не брезгайте! - продолжал Порфирий, - много ее впереди еще будет. Как не надо сбавки, как не надо! Нетерпеливый вы человек!

Порфирий Петрович был уверен в том, что Раскольников выдумал теорию, а теперь стыдно стало, что сорвалось, что вышло совсем не оригинально, подло. И все-таки, по его мнению, Родион «не безнадежный подлец... По крайней мере, долго себя не морочил, разом до последних столбов дошел». Порфирий Петрович был убежден, что Раскольников принадлежит к числу людей, которые вынесут с улыбкой любое мучение, если только «веру или Бога» найдут.

Вы когда меня думаете арестовать?

Да денька полтора али два могу еще дать вам погулять. Подумайте-ка, голубчик, помолитесь-ка богу. Да и выгоднее, ей-богу, выгоднее.

А ну как я убегу? - как-то странно усмехаясь, спросил Раскольников.

Нет, не убежите. Мужик убежит, модный сектант убежит - лакей чужой мысли, - потому ему только кончик пальчика показать, как мичману Дырке, так он на всю жизнь во что хотите поверит. А вы ведь вашей теории уж больше не верите, - с чем же вы убежите? Да и чего вам в бегах? В бегах гадко и трудно, а вам прежде всего надо жизни и положения определенного, воздуху соответ- ственного; ну, а ваш ли там воздух? Убежите и сами воротитесь. Без нас вам нельзя обойтись...

Раскольников встал с места и взял фуражку. Порфирий Петрович тоже встал.

Погуляйте немножко; только слишком-то уж много нельзя гулять. На всякий случай есть у меня и еще к вам просьбица, - прибавил он, понизив голос, «...» - если бы на случай, - ну так, на всякий случай, - пришла бы вам охота в эти сорок-пятьдесят часов как-нибудь дело покончить иначе, фантастическим каким образом - ручки этак на себя поднять (предположение нелепое, ну да уж вы мне его простите), то оставьте краткую, но обстоятельную записочку. Так, две строчки, две только строчки, и об камне упомяните: благороднее будет-с. Ну-с, до свидания... Добрых мыслей, благих начинаний!

Порфирий вышел, как-то согнувшись и как бы избегая глядеть на Раскольникова. Раскольников подошел к окну и с раздражительным нетерпением выжидал время, когда, по расчету, тот выйдет на улицу и отойдет подальше. Затем поспешно вышел и сам из комнаты.

После ухода следователя Раскольников поспешно отправился к Свидригайлову, сам не зная зачем. Его очень волновало, ходил ли Свидригайлов в Порфирию Петровичу или нет.

Мелькала постоянно во все эти дни у Раскольникова еще одна мысль и страшно его беспокоила, хотя он даже старался прогонять ее от себя, так она была тяжела для него! Он думал иногда: Свидригайлов все вертелся около него, да и теперь вертится; Свидригайлов узнал его тайну; Свидригайлов имел замыслы против Дуни. А если и теперь имеет? Почти наверное можно сказать, что да. А если теперь, узнав его тайну и таким образом получив над ним власть, он захочет употребить ее как оружие против Дуни?

Мысль эта иногда, даже во сне, мучила его, но в первый еще раз она явилась ему так сознательно ярко, как теперь, когда он шел к Свидригайлову...

Проходя по проспекту неподалеку от Сенной, в окне трактира Раскольников заметил Свидригайлова и был поражен тем, что тот молча наблюдал за ним. Зайдя в трактир, Раскольников заметил, что Свидригайлов находится во взволнованном состоянии.

Да неужели же мне и с вами еще тоже надо возиться, - сказал вдруг Раскольников, выходя с судорожным нетерпением прямо на открытую, - хотя вы, может быть, и самый опасный человек, если захотите вредить, да я то не хочу ломать себя больше. Я вам покажу сейчас, что не так дорожу собою, как вы, вероятно, думаете. Знайте же, я пришел к вам прямо сказать, что если вы держите свое прежнее намерение насчет моей сестры и если для этого думаете чем-нибудь воспользоваться из того, что открыто в последнее время, то я вас убью, прежде чем вы меня в острог посадите...

Свидригайлов, разговаривая в своем обычном, слегка насмешливом тоне, сказал Раскольникову, что приехал в Петербург «больше насчет женщин». По его мнению, разврат - занятие не хуже прочих, так как в нем «есть нечто постоянное, основанное даже на природе и не подверженное фантазии...». Хотя если не соблюдать меру, это может перерасти в болезнь.

Ну, а мерзость всей этой обстановки на вас уже не действует? Уже потеряли силу остановиться?

А вы и на силу претендуете? Хе-хе-хе! Удивили же вы меня сейчас, Родион Романыч, хоть я заранее знал, что это так будет. Вы же толкуете мне о разврате и об эстетике! Вы - Шиллер, вы - идеалист! Все это, конечно, так и должно быть и надо бы удивляться, если б оно было иначе...

И Свидригайлов снова заговорил о своей жизни, рассказал, что Марфа Петровна выкупила его из долговой тюрьмы. Она была значительно старше его и страдала какой-то болезнью. Свидригайлов честно признался жене, что не сможет долго хранить ей верность. Его откровенность понравилась Марфе Петровне, и они договорились, что Свидригайлов никогда не бросит жену; никуда не уедет без ее позволения; у него никогда не будет постоянной любовницы; он может иногда иметь отношения со служанками, но только с ведома жены; ни в коем случае не полюбит женщину своего сословия; если влюбится, то должен будет открыться Марфе Петровне. И, придерживаясь этого соглашения, они долгое время жили без серьезных ссор. Так продолжалось до тех пор, пока Марфа Петровна не взяла себе в гувернантки Дуню. Она очень полюбила девушку и при любом удобном случае расхваливала ее достоинства мужу. Свидригайлов, как только увидел Авдотью Романовну, понял, что дело плохо, и старался не смотреть на нее и не отвечать на восторженные слова жены о ней. Марфа Петровна рассказала Дуне «всю подноготную» мужа, не скрывала от нее семейных тайн и беспрерывно ей жаловалась на супруга. Дуне наконец стало жалко Свидригайлова как пропащего человека и, как это часто бывает в таких случаях, ей захотелось его «спасти, и образумить, и воскресить, и возродить к новой жизни...» Тем более, что Дуня «сама только того и жаждет... чтобы за кого-нибудь какую-нибудь муку поскорее принять...». При этом она «целомудренна, может быть, до болезни». В это время в имение привезли хорошенькую, но глупую девушку Парашу. Свидригайлов начал преследовать девушку, но Дуня потребовала, чтобы он оставил ее в покое. Свидригайлов прикинулся пристыженным, свалил все на свою судьбу, стал льстить Дуне. Но она, разгадав его намерения, не поддалась на лесть. Тогда он принялся издеваться над стараниями Дуни «воскресить» его, пустился «во все тяжкие» с Парашей, и не только с ней, в результате чего они поссорились. Влюбленный без памяти Свидригайлов, зная о том, что Дуня бедна и содержит мать и брата, предложил ей все свои деньги, чтобы она бежала вместе с ним в Петербург.

Верите ли, я до того тогда врезался, что скажи она мне: зарежь или отрави Марфу Петровну и женись на мне, - это тотчас же было бы сделано! Но кончилось все катастрофой, вам уже известною, и сами можете судить, до какого бешенства мог я дойти, узнав, что Марфа Петровна достала тогда этого подлейшего приказного, Лужина, и чуть не смастерила свадьбу, - что, в сущности, было б то же самое, что и я предлагал.

Слушая рассказ Свидригайлова, Раскольников предположил, что он еще не отказался от мысли заполучить Дуню. Свидригайлов сообщил ему, что в скором времени собирается жениться на шестнадцатилетней девушке из бедной семьи, а затем рассказал, как приехав в Петербург, поспешил в грязные притоны, которые вспоминал, живя в имении. И вот, на одном вечере танцев он увидел девочку лет тринадцати. Ее мать объяснила, что они приехали в Петербург хлопотать по какому-то делу, нуждались в деньгах и на этот вечер попали по ошибке. Свидригайлов начал помогать им и до сих пор поддерживал с ними знакомство.

Свидригайлов хохотал во все горло; наконец кликнул Филиппа, расплатился и стал вставать.

Ну да и пьян же я!.. - сказал он, - наслаждение!

Еще бы вам-то не ощущать наслаждения, - вскрикнул Раскольников, тоже вставая, - разве для исшаркавшегося развратника рассказывать о таких похождениях, - имея в виду какое-нибудь чудовищное намерение в этом же роде, - не наслаждение да еще при таких обстоятельствах и такому человеку, как я... Разжигает...

Свидригайлов вышел из трактира с озабоченным, хмурым видом. Раскольников пошел вслед за ним, беспокоясь, что он может направиться к Дуне. Свидригайлову он заявил, что идет к Соне, чтобы извиниться за то, что не был на похоронах. Однако Свидригайлов сказал, что Сони сейчас дома нет, она пошла к содержательнице приюта, в который он устроил детей Катерины Ивановны. Неожиданно Свидригайлов завел разговор о подслушанном им разговоре Раскольникова с Соней, и Родион раздраженно высказался по поводу того, что он подслушивает чужие разговоры.

Если же убеждены, что у дверей нельзя подслушивать, а старушонок можно лущить чем попало, в свое удовольствие, так уезжайте куда-нибудь поскорее в Америку! Бегите, молодой человек! Может, есть еще время. Я искренно говорю. Денег, что ли, нет? Я дам на дорогу.

Свидригайлов советовал Раскольникову отбросить все нравственные вопросы, иначе «и соваться не надо было; нечего не за свое дело браться». Раскольников понял, что его опасения в данный момент не оправданы, и, ни слова не говоря, пошел в сторону Сенной, остановился в задумчивости на мосту и стал смотреть на воду. В это время за ним стояла Дуня. Родион встретил ее, когда входил на мост, но был так глубоко погружен в свои размышления, что не заметил ее. Когда Дуня раздумывала, окликнуть его или нет, она заметила направляющегося к ней Свидригайлова. Остановившись на мосту, он знаками показывал ей, чтобы она не окликала брата, и подзывал к себе. Когда Дуня подошла к Свидригайлову, он попросил ее пойти с ним поговорить о каком-то таинственном деле, касающемся ее брата. Он хотел, чтобы она выслушала Соню и посмотрела кое-какие документы.

Дуня согласилась пойти вместе с ним, и они отправились на квартиру Сони. Но Сони не оказалось дома, и тогда они пошли в номер Свидригайлова.

Вот ваше письмо, - начала она, положив его на стол. - Разве возможно то, что вы пишете? Вы намекаете на преступление, совершенное будто бы братом... Знайте же, что я еще до вас слышала об этой глупой сказке и не верю ей ни в одном слове. Это гнусное и смешное подозрение...

Если бы вы не верили, то могло ли сбыться, чтобы вы рискнули прийти одна ко мне? Зачем же вы пришли? Из одного любопытства?

Свидригайлов сообщил Дуне о разговоре Раскольникова с Соней, о том, что ее брат убил старуху и Лизавету и сделал это для того, чтобы ограбить их, хотя, взяв деньги и вещи, он не воспользовался ими. Свидригайлов рассказал Дуне, что из подслушанного им разговора он узнал, что Раскольников убил по теории, согласно которой люди делятся на материал и на особенных людей, которым закон не писан. Он вообразил, что и он гениален, а теперь страдает оттого, что теорию-то сочинил, а перешагнуть не смог, следовательно, не гениален.

Я хочу видеть Софью Семеновну, - проговорила слабым голосом Дунечка. - Куда к ней пройти? Она, может, и пришла; я непременно, сейчас хочу ее видеть. Пусть она...

Авдотья Романовна не могла договорить; дыхание ее буквально пресеклось.

Софья Семеновна не воротится до ночи. Я так полагаю. Она должна была прийти очень скоро, если же нет, то уж очень поздно...

А, так ты лжешь! Я вижу... ты лгал... ты все лгал!.. Я тебе не верю! Не верю! - кричала Дунечка в настоящем исступлении, совершенно теряя голову.

Почти в обмороке упала она на стул, который поспешил ей подставить Свидригайлов.

Авдотья Романовна, что с вами, очнитесь! Вот вода. Отпейте один глоток...

Он брызнул на нее воды. Дунечка вздрогнула и очнулась.

Сильно подействовало! - бормотал про себя Свидригайлов, нахмурясь. - Авдотья Романовна, успокойтесь! Знайте, что у него есть друзья. Мы его спасем, выручим. Хотите, я увезу его за границу? У меня есть деньги; я в три дня достану билет. А насчет того, что он убил, то он еще наделает много добрых дел, так что все это загладится; успокойтесь. Великим человеком еще может быть. Ну что с вами? как вы себя чувствуете?

Злой человек! Он еще насмехается. Пустите меня...

Дуня хотела выйти, но обнаружила, что дверь заперта на ключ. Свидригайлов попросил ее остаться и обсудить, как можно спасти Раскольникова.

Каким образом вы можете его спасти? Разве его можно спасти?

Дуня села. Свидригайлов сел подле нее.

Все это от вас зависит, от вас, от вас одной, - начал он с сверкающими глазами, почти шепотом, сбиваясь и даже не выговаривая иных слов от волнения.

Вы... одно ваше слово, и он спасен! Я... я его спасу. У меня есть деньги и друзья. Я тотчас отправлю его, а сам возьму паспорт, два паспорта. Один его, другой мой. У меня друзья; у меня есть деловые люди... Хотите? Я возьму еще вам паспорт... вашей матери... зачем вам Разумихин? Я вас также люблю... Я вас бесконечно люблю. Дайте мне край вашего платья поцеловать, дайте! дайте! Я не могу слышать, как оно шумит. Скажите мне: сделай то, и я сделаю! Я все сделаю. Я невозможное сделаю. Чему вы веруете, тому и я буду веровать. Я все, все сделаю! Не смотрите, не смотрите на меня так! Знаете ли, что вы меня убиваете...

Он начинал даже бредить. С ним что-то вдруг сделалось, точно ему в голову вдруг ударило. Дуня вскочила и бросилась к дверям.

Отворите! отворите! - кричала она чрез дверь, призывая кого-нибудь и потрясая дверь руками. - Отворите же! Неужели нет никого?

Понимая, что Свидригайлов просто так не выпустит ее, Дуня достала из кармана револьвер и пригрозила ему, что если он посмеет приблизиться, она убьет его. Не принимая угрозу девушки всерьез, Свидригайлов продолжал насмехаться над ней. Дуня выстрелила, и пуля, скользнув по волосам Свидригайлова, попала в стену. Свидригайлов, провоцируя Дуню на новый выстрел, стал подходить к ней ближе и ближе. Она снова выстрелила - и снова осечка. Дуня бросила револьвер.

Он подошел к Дуне и тихо обнял ее рукой за талию. Она не сопротивлялась, но, вся трепеща как лист, смотрела на него умоляющими глазами. Он было хотел что-то сказать, но только губы его кривились, а выговорить он не мог.

Отпусти меня! - умоляя сказала Дуня...

Так не любишь? - тихо спросил он.

Дуня отрицательно повела головой.

И... не можешь?.. Никогда? - с отчаянием прошептал он.

Никогда! - прошептала Дуня.

Прошло мгновение ужасной, немой борьбы в душе Свидригайлова. Невыразимым взглядом глядел он на нее. Вдруг он отнял руку, отвернулся, быстро отошел к окну и стал пред ним.

Прошло еще мгновение.

Вот ключ! (Он вынул его из левого кармана пальто и положил сзади себя на стол, не глядя и не оборачиваясь к Дуне.) Берите; уходите скорей!..

Чрез минуту, как безумная, не помня себя, выбежала она на канаву и побежала по направлению к -му мосту.

Свидригайлов простоял еще у окна минуты три; наконец медленно обернулся, осмотрелся кругом и тихо провел ладонью по лбу. Странная улыбка искривила его лицо, жалкая, печальная, слабая улыбка, улыбка отчаяния... Револьвер, отброшенный Дуней и отлетевший к дверям, вдруг попался ему на глаза... Он подумал, сунул револьвер в карман, взял шляпу и вышел.

Вечером этого же дня Свидригайлов ходил по трактирам и увеселительным заведениям. Примечательно, что он не выпил ни капли спиртного, и лишь попросил на вокзале чаю. После десяти часов вечера Свидригайлов зашел домой, взял деньги, вышел, не закрыв квартиры, и направился к Соне. Он рассказал ей, что в ближайшее время, возможно, собирается уехать в Америку, отдал ей расписки на деньги, которые он оставил детям, и подарил ей самой три тысячи рублей.

Вам, вам, Софья Семеновна, и, пожалуйста, без особенных разговоров, потому даже мне и некогда. А вам понадобятся. У Родиона Романовича две дороги: или пуля в лоб, или по Владимирке. (Соня дико посмотрела на него и задрожала.) Не беспокойтесь, я все знаю, от него же самого, и я не болтун; никому не скажу. Это вы его хорошо учили тогда, чтоб он сам на себя пошел и сказал. Это ему будет гораздо выгоднее. Ну, как выйдет Владимирка - он по ней, а вы ведь за ним? Ведь так? Ведь так? Ну, а коли так, то, значит, деньги вот и понадобятся. Для него же понадобятся, понимаете? Давая вам, я все равно, что ему даю... Ну, теперь до свиданья. (Он встал со стула.) Родиону Романычу поклон...

От Сони Свидригайлов направился к родителям его невесты, сообщил, что по срочному делу должен уехать из Петербурга, и вручил большую сумму денег. Поцеловав невесту и пообещав ей, что он скоро приедет, Свидригайлов вышел на улицу и около получаса бродил по ночному городу. В конце проспекта он заметил заброшенную гостиницу, снял в ней номер и заказал ужин. Устроившись в крошечной, убогой комнате, Свидригайлов сел на кровать и задумался о Дуне и о девочке, которая покончила жизнь самоубийством по его вине. Он находился в лихорадочном состоянии, и когда ненадолго забылся, почувствовал, как что-то пробежало по его руке и ноге. Он подумал, что это мышь, сорвал с себя одеяло и начал ее ловить, но она все время ускользала. Но в этот момент он задрожал и проснулся. Решив больше не ложиться, он сидел на кровати в полудремотном состоянии. Очнувшись через некоторое время, Свидригайлов стал бродить по длинному коридору, и в одном углу заметил всхлипывающую девочку лет пяти в мокром, похожем на половую тряпку, платье. Он взял ее на руки, отнес к себе в номер, раздел и уложил спать.

«Вот еще вздумал связаться! - решил он вдруг с тяжелым и злобным ощущением. - Какой вздор!» В досаде взял он свечу, чтоб идти и отыскать во что бы то ни стало оборванца и поскорее уйти отсюда. «Эх, девчонка!» - подумал он с проклятием, уже растворяя дверь, но вернулся еще раз посмотреть на девочку, спит ли она и как она спит? Он осторожно приподнял одеяло. Девочка спала крепким и блаженным сном. Она согрелась под одеялом, и краска уже разлилась по ее бледным щечкам. Но странно: эта краска обозначалась как бы ярче и сильнее, чем мог быть обыкновенный детский румянец. «Это лихорадочный румянец», - подумал Свидригайлов, это - точно румянец от вина, точно как будто ей дали выпить целый стакан. Алые губки точно горят, пышут; но что это? Ему вдруг показалось, что длинные черные ресницы ее как будто вздрагивают и мигают, как бы приподнимаются, и из-под них выглядывает лукавый, острый, какой-то не детски-подмигивающий глазок, точно девочка не спит и притворяется. Да, так и есть: ее губки раздвигаются в улыбку; кончики губок вздрагивают, как бы еще сдерживаясь. Но вот уже она совсем перестала сдерживаться; это уже смех, явный смех; что-то нахальное, вызывающее светится в этом совсем не детском лице; это разврат, это лицо камелии, нахальное лицо продажной камелии из француженок. Вот, уже совсем не таясь, открываются оба глаза: они обводят его огненным и бесстыдным взглядом, они зовут его, смеются... Что-то бесконечно безобразное и оскорбительное было в этом смехе, в этих глазах, во всей этой мерзости в лице ребенка. «Как! пятилетняя!.. - прошептал в настоящем ужасе Свидригайлов, - это... что ж это такое?» Но вот она уже совсем поворачивается к нему всем пылающим личиком, простирает руки... «А, проклятая!» - вскричал в ужасе Свидригайлов, занося над ней руку... Но в ту же минуту проснулся.

Он на той же постели, также закутанный в одеяло; свеча не зажжена, а уж в окнах белеет полный день.

«Кошмар во всю ночь!» Он злобно приподнялся, чувствуя, что весь разбит; кости его болели.

Выйдя из номера, Свидригайлов пошел по мостовой по направлению к Малой Неве. Он шагал, рассматривая унылые деревянные дома, и чувствовал, что его знобит и лихорадит. Остановившись у пожарной каланчи, возле которой стоял небольшой человек в солдатской шинели, он застрелился.

Вечером этого же дня Раскольников пришел к матери и сестре, но Дуни дома не оказалось. Мать радостно, со слезами на глазах, встретила сына, сказала, что не собирается его ни о чем расспрашивать, и понимает, что у него есть свои мысли и соображения, понять которых она никогда не сможет. Вот и напечатанную в газете статью Родиона, которую ей принес Разумихин, Пульхерия Александровна читала уже третий раз, но многого так и не смогла понять. Она была уверена в том, что Родион скоро прославится.

Маменька, что бы ни случилось, что бы вы обо мне ни услышали, что бы вам обо мне ни сказали, будете ли вы любить меня так, как теперь? - спросил он вдруг от полноты сердца, как бы не думая о своих словах и не взвешивая их.

Родя, Родя, что с тобою? Да как же ты об этом спрашивать можешь! Да кто про тебя мне что-нибудь скажет? Да я и не поверю никому, кто бы ко мне ни пришел, просто прогоню.

Я пришел вас уверить, что я вас всегда любил, и теперь рад, что мы одни, рад даже, что Дунечки нет, - продолжал он с тем же порывом, - я пришел вам сказать прямо, что хоть вы и несчастны будете, но все-таки знайте, что сын ваш любит вас теперь больше себя и что все, что вы думали про меня, что я жесток и не люблю вас, все это была неправда. Вас я никогда не перестану любить... Ну и довольно; мне казалось, что так надо сделать и этим начать...

Пульхерия Александровна молча обнимала его, прижимала к своей груди и тихо плакала.

Что с тобой, Родя, не знаю, - сказала она наконец, - думала я все это время, что мы просто надоедаем тебе, а теперь вижу по всему, что тебе великое горе готовится, оттого ты и тоскуешь. Давно я уже предвижу это, Родя. Прости меня, что об этом заговорила; все об этом думаю и по ночам не сплю. Эту ночь и сестра твоя всю напролет в бреду пролежала и все о тебе вспоминала. Расслушала я что-то, а ничего не поняла. Все утро как перед казнью ходила, чего- то ждала, предчувствовала и вот дождалась! Родя, Родя, куда же ты? Едешь, что ли, куда-нибудь?

Так я и думала! Да ведь и я с тобой поехать могу, если тебе надо будет. И Дуня; она тебя любит, она очень любит тебя, и Софья Семеновна, пожалуй, пусть с нами едет, если надо; видишь, я охотно ее вместо дочери даже возьму. Нам Дмитрий Прокофьич поможет вместе собраться... но... куда же ты... едешь?

Прощай, маменька.

И мне нельзя с тобой?

Нет, а вы станьте на колени и помолитесь за меня богу. Ваша молитва, может, и дойдет.

Дай же я перекрещу тебя, благословлю тебя! Вот так, вот так. О боже, что это мы делаем!..

Да, он был рад, он был очень рад, что никого не было, что они были наедине с матерью. Как бы за все это ужасное время разом размягчилось его сердце. Он упал пред нею, он ей ноги целовал, и оба, обнявшись, плакали. И она не удивлялась и не расспрашивала на этот раз. Она уже давно понимала, что с сыном что-то ужасное происходит, а теперь приспела какая-то страшная для него минута...

Раскольников пошел к дверям, но она ухватилась за него и отчаянным взглядом смотрела ему в глаза. Лицо ее исказилось от ужаса.

Придя домой, Родион увидел Дуню, сидящую в глубоком раздумье. Она сказала, что целый день была у Сони. Они обе ждали его, думая, что он обязательно зайдет. Раскольников рассказал сестре, что был у матери, и она без слов все поняла.

Я низкий человек, Дуня.

Низкий человек, а на страданье готов идти! Ведь ты идешь же?

Иду. Сейчас. Да, чтоб избежать этого стыда, я и хотел утопиться, Дуня, но подумал, уже стоя над водой, что если я считал себя до сей поры сильным, то пусть же я и стыда теперь не убоюсь, - сказал он, забегая наперед. - Это гордость, Дуня?..

Вдруг он встал:

Поздно, пора. Я сейчас иду предавать себя. Но я не знаю, для чего я иду предавать себя.

Крупные слезы текли по щекам ее.

Ты плачешь, сестра, а можешь ты протянуть мне руку?

И ты сомневался в этом?

Она крепко обняла его.

Разве ты, идучи на страдание, не смываешь уже вполовину свое преступление? - вскричала она, сжимая его в объятиях и целуя его.

Преступление? Какое преступление? - вскричал он вдруг, в каком-то внезапном бешенстве, - то, что я убил гадкую, зловредную вошь, старушонку процентщицу, никому не нужную, которую убить сорок грехов простят, которая из бедных сок высасывала, и это-то преступление? Не думаю я о нем и смывать его не думаю. И что мне все тычут со всех сторон: «преступление, преступление!» Только теперь вижу ясно всю нелепость моего малодушия, теперь, как уж решился идти на этот ненужный стыд! Просто от низости и бездарности моей решаюсь, да разве еще из выгоды, как предлагал этот... Порфирий!..

Брат, брат, что ты это говоришь! Но ведь ты кровь пролил! - в отчаянии вскричала Дуня.

Которую все проливают, - подхватил он чуть не в исступлении, - которая льется и всегда лилась на свете, как водопад, которую льют, как шампанское, и за которую венчают в Капитолии и называют потом благодетелем человечества. Да ты взгляни только пристальнее и разгляди! Я сам хотел добра людям и сделал бы сотни, тысячи добрых дел вместо одной этой глупости, даже не глупости, а просто неловкости, так как вся эта мысль была вовсе не так глупа, как теперь она кажется, при неудаче... (При неудаче все кажется глупо!) Этою глупостью я хотел только поставить себя в независимое положение, первый шаг сделать, достичь средств, и там все бы загладилось неизмеримою, сравнительно, пользой... Но я, я и первого шага не выдержал, потому что я - подлец! Вот в чем все и дело!..

Дуня, милая! Если я виновен, прости меня (хоть меня и нельзя простить, если я виновен). Прощай! Не будем спорить! Пора, очень пора. Не ходи за мной, умоляю тебя...

Оба наконец вышли. Трудно было Дуне, но она любила его! Она пошла, но, отойдя шагов пятьдесят, обернулась еще раз взглянуть на него...

Уже наступил вечер, когда Раскольников появился у Сони. Она ждала его в волнении весь день. Утром к ней пришла Дуня и они долго разговаривали о Родионе. Дуня, не в состоянии больше ждать, пошла на квартиру к брату, где надеялась встретить его. И Дуня, и Соня боялись, что Родион совершит попытку самоубийства. И вот, когда Соня почти уже поверила в самоубийство Раскольникова, он вошел в ее комнату.

Радостный крик вырвался из ее груди. Но, взглянув пристально в его лицо, она вдруг побледнела.

Ну да! - сказал, усмехаясь, Раскольников, - я за твоими крестами, Соня. Сама же ты меня на перекресток посылала; что ж теперь, как дошло до дела, и струсила?

Соня в изумлении смотрела на него. Странен показался ей этот тон; холодная дрожь прошла было по ее телу, но чрез минуту она догадалась, что и тон, и слова эти - все было напускное. Он и говорил-то с нею, глядя как-то в угол и точно избегая заглянуть ей прямо в лицо...

Он был как бы сам не свой. Он даже и на месте не мог устоять одной минуты, ни на одном предмете не мог сосредоточить внимания; мысли его перескакивали одна через другую, он заговаривался; руки его слегка дрожали.

Соня молча вынула из ящика два креста, кипарисный и медный, перекрестилась сама, перекрестила его и надела ему на грудь кипарисный крестик.

Это, значит, символ того, что крест беру на себя, хе-хе! И точно, я до сих пор мало страдал! Кипарисный, то есть простонародный; медный - это Лизаветин, себе берешь, - покажи-ка? Так на ней он был... в ту минуту? Я знаю тоже подобных два креста, серебряный и образок. Я их сбросил тогда старушонке на грудь. Вот бы те кстати теперь, право, те бы мне и надеть... А впрочем, вру я все, о деле забуду; рассеян я как-то!.. Видишь, Соня, - я, собственно, затем пришел, чтобы тебя предуведомить, чтобы ты знала... Ну вот и все... Я только затем ведь и пришел. (Гм, я, впрочем, думал, что больше скажу.) Да ведь ты и сама хотела, чтоб я пошел, ну вот и буду сидеть в тюрьме, и сбудется твое желание; ну чего ж ты плачешь? И ты тоже? Перестань, полно; ох, как мне это все тяжело!

Чувство, однако же, родилось в нем; сердце его сжалось, на нее глядя. «Эта-то, эта-то чего? - думал он про себя, - я-то что ей? Чего она плачет, чего собирает меня, как мать или Дуня? Нянька будет моя!»

Перекрестись, помолись хоть раз, - дрожащим, робким голосом попросила Соня.

О, изволь, это сколько тебе угодно! И от чистого сердца, Соня, от чистого сердца...

Соня накинула на голову платок, собираясь идти вместе с Родионом, но он почти злобно выкрикнул, что ему не нужны сопровождающие. Раскольников вышел, не простившись с ней, но через некоторое время засомневался в том, что вел себя по отношению к ней правильно. Но он все же шел. Выйдя на Сенную улицу, Раскольников оказался в центре толпы. Он отошел в сторону, не осознавая, где находится, и вдруг одно ощущение охватило его тело и разум.

Он вдруг вспомнил слова Сони: «Поди на перекресток, поклонись народу, поцелуй землю, потому что ты и пред ней согрешил, и скажи всему миру вслух: «Я убийца!» Он весь задрожал, припомнив это. И до того уже задавила его безвыходная тоска и тревога всего этого времени, но особенно последних часов, что он так и ринулся в возможность этого цельного, нового, полного ощущения. Каким-то припадком оно к нему вдруг подступило: загорелось в душе одною искрой и вдруг, как огонь, охватило всего. Все разом в нем размягчилось, и хлынули слезы. Как стоял, так и упал он на землю...

Он стал на колени среди площади, поклонился до земли и поцеловал эту грязную землю, с наслаждением и счастием. Он встал и поклонился в другой раз.

Ишь нахлестался! - заметил подле него один парень.

Раздался смех.

Родион спокойно встретил все замечания, выкрикнутые в его адрес, и не оборачиваясь пошел в полицейский участок. Кланяясь на Сенной до земли, Раскольников заметил, что следом за ним идет Соня, стараясь, чтобы он ее не увидел. И в этот момент Родион понял, что Соня теперь навсегда вместе с ним и пойдет за ним, куда угодно.

Когда Раскольников вошел в контору и заговорил со сторожем, его окликнул Илья Петрович. Родион объяснил, что пришел в участок, чтобы увидеть Заметова. Разговор зашел о самоубийствах.

Илья Петрович хохотал, вполне довольный своими остротами.

Девчонки, мальчишки, старцы... Вот еще сегодня утром сообщено о каком-то недавно приехавшем господине. Нил Павлыч, а Нил Павлыч! как его, джентльмена-то, о котором сообщили давеча, застрелился-то на Петербургской?

Свидригайлов, - сипло и безучастно ответил кто-то из другой комнаты.

Раскольников вздрогнул.

Свидригайлов! Свидригайлов застрелился! - вскричал он.

Как! Вы знаете Свидригайлова?

Да... знаю... Он недавно приехал...

Ну да, недавно приехал, жены лишился, человек поведения забубенного, и вдруг застрелился, и так скандально, что представить нельзя... оставил в своей записной книжке несколько слов, что он умирает в здравом рассудке и просит никого не винить в его смерти. Этот деньги, говорят, имел. Вы как же изволите знать?

Я... знаком... моя сестра жила у них в доме гувернанткой...

Ба, ба, ба... Да вы нам, стало быть, можете о нем сообщить. А вы и не подозревали?

Я вчера его видел... он... пил вино... я ничего не знал.

Раскольников чувствовал, что на него как бы что-то упало и его придавило.

Вы опять как будто побледнели. У нас здесь такой спертый дух...

Да, мне пора-с, - пробормотал Раскольников, - извините, обеспокоил...

О, помилуйте, сколько угодно! Удовольствие доставили, и я рад заявить...

Илья Петрович даже руку протянул...

Я хотел только... я к Заметову...

Понимаю, понимаю, и доставили удовольствие.

Я... очень рад... до свидания-с... - улыбался Раскольников.

Он вышел; он качался. Голова его кружилась. Он не чувствовал, стоит ли он на ногах. Он стал сходить с лестницы, упираясь правою рукой об стену. Ему показалось, что какой-то дворник, с книжкой в руке, толкнул его, взбираясь навстречу ему в контору; что какая-то собачонка заливалась-лаяла где-то в нижнем этаже и что какая-то женщина бросила в нее скалкой и закричала. Он сошел вниз и вышел во двор. Тут на дворе, недалеко от выхода, стояла бледная, вся помертвевшая, Соня и дико, дико на него посмотрела. Он остановился перед нею. Что-то больное и измученное выразилось в лице ее, что-то отчаянное. Она всплеснула руками. Безобразная, потерянная улыбка выдавилась на его устах. Он постоял, усмехнулся и поворотил наверх, опять в контору.

Илья Петрович уселся и рылся в каких-то бумагах. Перед ним стоял тот самый мужик, который только что толкнул Раскольникова, взбираясь по лестнице.

А-а-а? Вы опять! Оставили что-нибудь?.. Но что с вами?

Раскольников с побледневшими губами, с неподвижным взглядом тихо приблизился к нему, подошел к самому столу, уперся в него рукой, хотел что-то сказать, но не мог; слышались лишь какие-то бессвязные звуки.

С вами дурно, стул! Вот, сядьте на стул, садитесь! Воды!

Раскольников опустился на стул, но не спускал глаз с лица весьма неприятно удивленного Ильи Петровича. Оба с минуту смотрели друг на друга и ждали. Принесли воды.

Это я... - начал было Раскольников.

Выпейте воды.

Раскольников отвел рукой воду и тихо, с расстановкой, но внятно проговорил:

Это я убил тогда старуху-чиновницу и сестру ее Лизавету топором и ограбил.

Илья Петрович раскрыл рот. Со всех сторон сбежались.

Раскольников повторил свое показание.

«Преступление и наказание»

6 часть и эпилог романа Ф.М.Достоевского

Проверочная работа для 10 класса

по содержанию романа

учитель высшей категории ГБОУ СОШ 579 Приморского района г.Санкт-Петербурга

Котова Екатерина Леонидовна

2015

Проверочная работа по 6 части и эпилогу романа Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание»

    1 вариант. Кто, по словам Разумихина, приходил в каморку Раскольникова, 10 минут посидел, воротился домой и слег?

    2 вариант. Раскольников в конце 1 главы исполнен ненависти и желания убить «кого-нибудь из этих двух». Кого?

    1 вариант. Зачем, по словам Порфирия, признался Миколка в преступлении?

    2 вариант. Что в прошлом Миколки объясняет его признание в преступлении?

    1 вариант. Чьи слова и по какому поводу сказаны: «Убил, да за честного человека себя почитает, людей презирает, бледным ангелом ходит»?

    2 вариант. Какое предложение и почему делает Порфирий Раскольникову?

    1 вариант.

    – А ну, как я убегу, - говорит Раскольников.

    Нет, не убежите.

Почему Порфирий уверен в этом?

    2 вариант. О чем просит Порфирий Раскольникова, если тот вдруг захочет «ручки на себя поднять»?

    1 вариант. Почему, по мысли Раскольникова, Соня была

    ему теперь страшна ?

    2 вариант. Где произошла встреча Раскольникова со Свидригайловым, к которому он и шел? В чем смысл ЭТОГО места? Какие эпизоды романа связаны с подобным местом?

    1 вариант. В портрете Свидригайлова найдите детали, неприятно поражающие Раскольникова.

    2 вариант. Какие любопытные наблюдения о Петербурге делает Свидригайлов, замечая, что Раскольников говорит сам с собой?

    1 вариант. Каким образом, по его словам, Свидригайлов добился расположения Дуни(в доме Марфы Петровны)?

    2 вариант. Сколько лет невесте Свидригайлова, и какую картину(любимую, кстати, Достоевским) она напоминает ему?

    1 вариант. Закончите реплику Свидригайлова: « Если же убеждены, что у дверей нельзя подслушивать, а старушонок можно лущить чем попало, в свое удовольствие, так уезжайте куда-нибудь поскорее…» Куда?

    2 вариант. Почему Свидригайлов, обманув Раскольникова, не поехал на Острова, а тайно вернулся к своему дому?

    1 вариант. Сколько выстрелов и с каким результатом сделала Дуня?

    2 вариант. В какой ситуации Свидригайлов кричит Дуне: «Скорей! Скорей!», не двигаясь и не оборачиваясь от окна?

10 вопрос.

    1 вариант. Перечислите по порядку, где и с какой целью побывал Свидригайлов перед самоубийством?

    2 вариант. В интерьере гостиничного номера Свидригайлова найдите говорящие детали, растолкуйте их.

11 вопрос.

    1 вариант. Кто снится Свидригайлову в ночь перед самоубийством?

    2 вариант. В сцене самоубийства Свидригайлова описан солдат-пожарный в ахиллесовой каске, ставший свидетелем самоубийства. Он несколько раз назван Ахиллесом. Возможно, автор намекает на ахиллесову пяту самого Свидригайлова? Какую?

12 вопрос.

    1 вариант.(по 7 гл.) В последнем разговоре с сестрой Раскольников точно скажет, раскаивается ли он. Отчего он идет на себя доносить, по его словам?

    2 вариант (по 8 гл.) Раскольников на Сенной. Что из завета Сони исполнил? Почему не все?

13 вопрос.

    1 вариант. Какой срок заключения получил Раскольников? Почему приговор был мягкий?

    2 вариант. Как ведет себя Раскольников на каторге? Как относятся к нему другие заключенные?

14 вопрос.

    1 и 2 вариант. В чем суть последнего в романе сна Раскольникова?

ОТВЕТЫ

1 вопрос.

1в. Мать Раскольникова, Пульхерия Александровна

2в. Убить Свидригайлова или Порфирия

2 вопрос.

1в. Миколка хочет «страдание принять»

2в. Миколка – раскольник, сектант, в Петербурге много грешил (вино, женщины), отсюда и желание пострадать, искупить грехи

3 вопрос.

1в. Порфирий Петрович обвиняет Раскольникова

2в. «Учинить явку с повинной». Порфирию выгодно, так как прямых улик на Раскольникова нет, Раскольникову выгодно – «сбавка последует»

4 вопрос.

1в. «Вы ведь вашей теории уже больше не верите – с чем же вы убежите?»

2в. Оставить «краткую, но обстоятельную записочку об убийстве»

5 вопрос.

1в. Соня – «неумолимый приговор, решение без перемены»

2 в. В трактире. Это место публичное, позорное, пьяное, нечистое. Здесь подслушана «арифметическая теория», здесь свой монолог произносит Мармеладов, здесь Раскольников провоцирует Заметова, рассказывая о преступлении

6 вопрос.

1в. Лицо, похоже на маску, слишком голубые глаза, слишком тяжелый и неподвижный взгляд

2 в. «Это город полусумасшедших»

7 вопрос.

1в. Лесть и готовность быть перевоспитанным

2в. 16 лет будет. « Сикстинская мадонна» Рафаэля

8 вопрос.

1в. …в Америку

2в. у него назначена встреча с Дуней, о которой Раскольников не должен знать

9 вопрос.

1в. Два выстрела. 1 – оцарапала щеку Свидригайлову, 2- осечка

2в. У Дуни есть недолгое время, чтобы забрать у Свидригайлова ключ и, отперев дверь, убежать, пока он не передумал

10 вопрос.

1 в. До 10 часов вечера- трактиры и клоаки. В 10 ч. – визит к Соне – отдает расписки о содержании детей, 3 тыс. ей, поклон Разумихину. В 12-ом часу – родители невесты. Отдает невесте 15 тыс. руб. Снимает номер в гостинице на Петербургской стороне.

2в. Клетушка, стены, сколоченные из досок – гроб = каморка Раскольникова, постель очень грязная – как его жизнь (?), цвет стен – желтый – безумие, пахло мышами = его представление о загробном мире – комната с пауками, срезанная стена = Сонина комната – уродливость

11 вопрос.

1в. 14-летняя девочка, утопившаяся, очевидно, после его надругательства, 5-летняя девочка, которая во сне из ребенка превращается в развратное существо

2в. Любовь к Дуне –ахиллесова пята Свидригайлова

12 вопрос.

1в. «От низости и бездарности моей решаюсь, да разве еще из выгоды…»

2в. Р-в поклонился до земли, стоя на коленях, поцеловал эту грязную землю. Но не признался в убийстве, т.к. реакция людей не соответствовала его настрою)

13 вопрос

1в. 8 лет. Приговор смягчен из-за добровольного признания, свидетельства Разумихина и кв.хозяйки о подвигах человеколюбия Раскольникова.

2в. Всех чуждается, каторжные его не полюбили, он молчит и равнодушен к своей судьбе.

14 вопрос. Апокалипсис. Причина –идеи-трихины, заразившие всех. Каждый считает свою идею единственно правильной

Литератуа

    Преступление и наказание. Федор Достоевский Лениздат 1970 г.


Преступление и наказание

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

Глава первая (I)

Родион, услыхав, сказанное Свидригайловым, был крайне удивлён и испуган. Несколько дней после этого он ходил по кабакам, напивался, ходил в рассеянности, спал непонятно где, в общем, был не в себе. Когда Родион находился дома, к нему заглянул Разумихин, который рассказал Родиону, что Пульхерия Александровна заболела, что они долгое время искали Родиона, но не могли его найти.

Разумихин сказал, что они уже и вправду начали считать, что Раскольников сходит с ума. Он также рассказал Родиону, что давеча утром Дуня получила письмо про Раскольникова, но Разумихин не знает о чём оно. Разумихин перевёл тему на убийство и провозгласил, что убийцей объявлен Миколай, маляр, что сам Порфирий Петрович объяснил Разумихину, почему именно Миколай убил. Тут они стали прощаться, и Родион сказал, чтоб Разумихин берёг его семью и любил Дуню. Когда Разумихин вышел за дверь, Раскольников впервые за несколько дней вздохнул с облегчением. Ему стало легко на душе, он даже обрадовался, что убийцей объявлен Миколай, однако в комнату вошёл Порфирий Петрович, и Раскольникову пришлось принять гостя.

Глава вторая (II)

Раскольников испугался Порфирия, так как тот пришёл объясниться с Родионом насчёт подозрений и объявления убийцы.

Порфирий сказал Родиону, что он знает, что это Раскольников убил старуху процентщицу, что пока точных улик на него нет, но Порфирий всё равно докопается до правды. Порфирий предложил Раскольникову пойти сейчас с ним в контору и сдаться с повинной, за что ему могут смягчить наказание. Порфирий говорил, что у Раскольникова ещё вся жизнь впереди, что он получит и выполнит своё наказание, а потом начнёт жизнь с нового листа и по-новому. Раскольникову не очень верилось, что можно жить по-новому и правильно. Порфирий сказал, что, если Раскольников будет всё отрицать, то он придёт через неделю, уже чтобы арестовать Раскольникова и предъявить ему обвинения. Раскольников отрицал свою причастность к убийству, и поэтому Порфирий, высказав всё, что он хотел, встал и ушёл. Раскольников был в смятении, он не знал, что делать.

Глава третья(III)

У Родиона осталось одно незаконченное дело: он должен был встретиться с Свидригайловым и поговорить с ним. Идя к Свидригайлову, Раскольников даже не представлял, о чём они будут говорить. Свидригайлов рассказал Раскольникову, что 10000 рублей, которые он хотел отдать Дуне, он использовал, чтобы благоустроить детей Катерины Ивановны в новых семьях. Он оставил каждому ребёнку 1500 рублей к совершеннолетию. Соне же он дал 3000, чтобы она смогла жить нормально, не нуждаясь ни в чём. Свидригайлов также начал говорить Родиону о женщинах, о его слабости к ним. Свидригайлов всегда любил женщин и женщины его любили. Узнав это, Раскольников пригрозил ему, чтобы он не встречался больше с его сестрой. Однако Свидригайлов сказал, что у него с Дуней назначена через час встреча.

Глава четвёртая (IV)

Свидригайлов, будучи немного пьян, начал откровенничать с Раскольниковым. Он рассказывал, что он искренне любил Марфу Петровну, что у него есть дети, но ими никак не занимается и они ему не нужны. Свидригайлов также поведал Родиону, что он вскоре поженится на одной очень юной особе, которая ему очень нравится. Раскольников был удивлён, что Свидригайлов в своём уже преклонном возрасте поженится на 15-тилетней девушке. Однако Свидригайлову нравилось то, как это маленькое создание смотрит на него и боготворит его. Он рассказал, что он ко всем девушкам применял лесть, чтоб заполучить их и на всех это работало. Дуне он тоже пытался льстить, но она не поддавалась на его хитрости. Может, поэтому он и полюбил её так сильно. Потом Свидригайлов посмотрел на часы и собрался уходить. Раскольников следовал за ним.

Глава пятая (V)

Раскольников проследовал некоторое время за Свидригайловым, но, увидев, что тот садится в карету и хочет ехать на Васильевский остров, Родион отстал от Свидригайлова. Родион пошёл в сторону мостовой и смотрел на Неву, ничего и никого не замечая. Он даже не заметил Дуню, которая прошла возле него, но не стала его тревожить. Свидригайлов, на самом деле, не ухал в карете, а проехав пару метров вышел из неё и пошёл к себе на квартиру. Дуня также направлялась на квартиру к Свидригайлову. Когда они встретились, Свидригайлов рассказал Дуне о тайне брата, о том, как он подслушивал их разговор с Соней у стены. Он говорил, что может отправить Раскольникова за границу вместе с семьёй, если только Дуня этого пожелает. Дуня не верила Свидригайлову и, желая удостовериться, она хотела выйти из квартиры, найти Соню и проверить у неё эту информацию. Когда Дуня пыталась открыть дверь, она была заперта. Дуня поняла, что это Свидригайлов запер дверь и спрятал ключи. В этот момент у Свидригайлова что-то переклинило в голове, и он начал приставать к Дуне. Девушка, испугавшись его, забилась в угол и просила Свидригайлова оставить её в покое. Дуня достала револьвер и выстрелила в Свидригайлова, но не задела его. Свидригайлов смотрел на это бледное от страха лицо и ему нравилось. Он сам просил Дуню выстрелить ещё раз. Он мог уже давно забрать этот револьвер, но он стоял и ждал выстрела. Когда Дуня спустила курок во второй раз, выстрел не получился. В это время Свидригайлов пришёл в себя, достал ключи из кармана, поставил их на стол, встал у окна и приказал Дуне быстрее убегать из этой квартиры. Дуня быстро взяла ключи отперла дверь и убежала. Она оставила револьвер с одной пулей на столе. Свидригайлов остался стоять у окна. Он не мог поверить, что он так поступил с Дуней.

Глава шестая (VI)

Свидригайлов после инцидента с Дуней побывал в баре. Пошёл к Соне и отдал ей ещё 1000 рублей, желая, чтобы это осталось в тайне. Он сказал Соне, что он на днях уезжает в Америку. Потом он посетил свою невесту, оставил ей 15000 рублей и попрощался, сказав, что ему надо отлучиться на некоторое время в Америку по делам. Родители невесты понимали, что это странное поведение для будущего жениха, но не стали ничего говорить Свидригайлову из уважения к нему. От невесты он вышел, когда начинался дождь. Весь промокший он добрался до ближайшей гостиницы и заплатил за одну ночь. Выпив чай, он даже не притронулся к еде и начал засыпать. Внезапно ему показалось, что у него в ногах движется какой-то объект. Это была мышь. Свидригайлов быстро встал с постели и попытался поймать мышь, но она забралась ему под штанину и тут он в поту поднялся с кровати. Это был сон. Он увидел, что скоро начнёт светать, поэтому он встал и уходил, как вдруг он услышал плач маленькой девочки, сидевшей в прихожей в углу. Когда он спросил, почему она здесь плачет, она ответила, что она разбила мамину вазу и что мама её будет бить, поэтому она сбежала из дома в эту гостиницу. Свидригайлов, проявляя сострадание, поднял её и понёс к себе на кровать. Когда он её уложил, она заснула моментально, но, когда Свидригайлов перед уходом проверил спит ли она хорошо, она посмотрела на него таким хитрым, пошлым взглядом, что Свидригайлов аж удивился, откуда в таком молодом создании столько испорченности и пошлости. Когда эта пятилетняя девочка начала протягивать к нему руки, Свидригайлов проснулся. Это вновь был ужасный сон. Когда он проснулся, во дворе было светло, он оделся и вышел из гостиницы. Нау лицах ещё было совсем безлюдно. Свидригайлов нашёл одного немца, который стоял возле ворот богатого дома, остановился возле него и, сказав, что он уезжает в Америку, достал револьвер, поднёс к своей голове и выстрелил.

Глава седьмая (VII)

Когда Раскольников, стоя на мосту, опомнился, он вспомнил, что мать болеет. Он направился к ней. Пульхерия Александровна очень обрадовалась приходу сына. Она поняла, что он хочет покоя, поэтому ничего у него не спрашивала. Она сказала сыну, что видит, что все ходят какие-то угрюмые и озабоченные и ничего ей не говорят, и что она предчувствует что-то нехорошее. Раскольников посидел с матерью. Они оба плакали, после чего он поцеловал её и сказал, что ему надо идти. Мать, не задавая вопросов, провела сына и сказала, что она всегда рада его приходу. Раскольников направился домой, где его ждала Дуня. Она сказала, что знает о тайне Раскольникова и она уговорила его сознаться в преступлении. Он поначалу не хотел, но потом понял, что у него есть ещё близкие люди, ради которых есть смысл жить, и чтобы жить с ними нормально, он должен принять наказание за своё преступление. Родион попрощался с Дуней и пошёл к Соне, сказать, что он пойдёт сдаваться с повинной.

Глава восьмая (VIII)

Раскольников пришел к Соне домой, сам не зная, зачем он это делает. Он сказал ей, что он готов принять наказание и что он сейчас идет сдаваться с повинной. Соня обещала ему, что пойдет с ним куда угодно и будет всегда с ним рядом. Она попросила его носить крест, который она ему надела на шею. Она даже заставила Раскольникова покреститься. Он вышел от Сони и решил пойти не к Порфирию Петровичу, а к Илье Петровичу. Когда он шел по дороге, он опустился на колени, поцеловал землю, но он не стал кричать на все четыре стороны, что он убийца, так как было очень много народу. Совершил он этот обряд, потому что его посоветовала Соня. Поднявшись в контору к Илье Петровичу, Раскольников сначала не мог его найти, но потом Илья Петрович сам вышел к нему. Он рассказал Раскольникову о суициде Свидригайлова и был очень многословен и общителен. Раскольников не слушал его. Когда Илья Петрович спросил, зачем же пришел Раскольников. Раскольников сказал, что пришёл просто повидаться и, узнав, что Илья Петрович в здравии, то он может идти. Когда Родион вышел из конторы, он увидел за углом Соню, которая стояла выглядывал из-за угла и смотрела на него, тогда он собрался с силами, поднялся обратно в контору и сделал признание, что он убийца.

Глава первая (I)

Раскольников признался, как он убил старуху-процентщицу. Он рассказал, как, когда и где он спрятал золотые вещи, которые украл у неё, почему он убил Лизавету. Почему у него после убийства было такое поведение. Суд решил, что Раскольников совершил преступление в состоянии аффекта. Решение суда было такого, что Раскольникова надо отправить на каторжные работы. Пульхерию Александровну свезли из Петербурга, чтобы она не знала о суде сына. Дуня поженилась с Разумихиным, и они не рассказывали Пульхерии Александровне о сыне, но она часто бредила о нём, ходила грустно и вскоре умерла. Соня отправилась с Родионом в Сибирь. Она навещала его, когда только могла. Она писала Дуне о состояние Раскольникова при каторжных работах. Дуня очень обрадовалась, что Соня поехала вместе с Раскольниковым. Раскольников любил, что она приходила, но он не хотел, чтобы она тратила свою жизнь на него.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

В тот же день, но уже вечером, часу в седьмом, Раскольников подходил к квартире матери и сестры своей - к той самой квартире в доме Бакалеева, где устроил их Разумихин. Вход на лестницу был с улицы. Раскольников подходил, все еще сдерживая шаг и как бы колеблясь: войти или нет? Но он бы не воротился ни за что; решение его было принято. "К тому же все равно, они еще ничего не знают, - думал он, - а меня уже привыкли считать за чудака..." Костюм его был ужасен: все грязное, пробывшее всю ночь под дождем, изорванное, истрепанное. Лицо его было почти обезображено от усталости, непогоды, физического утомления и чуть не суточной борьбы с самим собою. Всю эту ночь провел он один, бог знает где. Но, по крайней мере, он решился.

Он постучал в дверь; ему отперла мать. Дунечки дома не было. Даже и служанки на ту пору не случилось. Пульхерия Александровна сначала онемела от радостного изумления; потом схватила его за руку и потащила в комнату.

Ну вот и ты! - начала она, запинаясь от радости. - Не сердись на меня, Родя, что я тебя так глупо встречаю, со слезами: это я смеюсь, а не плачу. Ты думаешь я плачу? Нет, это я радуюсь, а уж у меня глупая привычка такая: слезы текут. Это у меня со смерти твоего отца, от всего плачу. Садись, голубчик, устал, должно быть, вижу. Ах, как ты испачкался.

Я под дождем вчера был, мамаша... - начал было Раскольников.

Да нет же, нет! - вскинулась Пульхерия Александровна, перебивая его, - ты думал, я тебя так сейчас и допрашивать начну, по бабьей прежней привычке, не тревожься. Я ведь понимаю, все понимаю, теперь я уж выучилась по-здешнему и, право, сама вижу, что здесь умнее. Я раз навсегда рассудила: где мне понимать твои соображения и требовать у тебя отчетов? У тебя, может быть, и бог знает какие дела и планы в голове, или мысли там какие-нибудь зарождаются; так мне тебя и толкать под руку: об чем, дескать, думаешь? Я вот... Ах господи! Да что же это я толкусь туда и сюда, как угорелая... Я вот, Родя, твою статью в журнале читаю уже в третий раз, мне Дмитрий Прокофьич принес. Так я и ахнула, как увидела: вот дура-то, думаю про себя, вот он чем занимается, вот и разгадка вещей! У него, может, новые мысли в голове, на ту пору; он их обдумывает, я его мучаю и смущаю. Читаю, друг мой, и, конечно, много не понимаю; да оно, впрочем, так и должно быть: где мне?

Покажите-ка, мамаша.

Раскольников взял газетку и мельком взглянул на свою статью. Как ни противоречило это его положению и состоянию, но он ощутил то странное и язвительно-сладкое чувство, какое испытывает автор, в первый раз видящий себя напечатанным, к тому же и двадцать три года сказались. Это продолжалось одно мгновение. Прочитав несколько строк, он нахмурился, и страшная тоска сжала его сердце. Вся его душевная борьба последних месяцев напомнилась ему разом. С отвращением и досадой отбросил он статью на стол.

Но только, Родя, как я ни глупа, но все-таки я могу судить, что ты весьма скоро будешь одним из первых людей, если не самым первым в нашем ученом мире. И смели они про тебя думать, что ты помешался. Ха-ха-ха! ты не знаешь - ведь они это думали! Ах, низкие червяки, да где им понимать, что такое ум! И ведь Дунечка тоже чуть не поверила - каково? Покойник отец твой два раза отсылал в журналы - сначала стихи (у меня и тетрадка хранится, я тебе когда-нибудь покажу), а потом уж и целую повесть (я сама выпросила, чтоб он дал мне переписать), и уж как мы молились оба, чтобы приняли, - не приняли! Я, Родя, дней шесть-семь назад убивалась, смотря на твое платье, как ты живешь, что ешь и в чем ходишь. А теперь вижу, что опять-таки глупа была, потому захочешь, все теперь себе сразу достанешь, умом и талантом. Это ты покамест, значит, не хочешь теперь и гораздо важнейшими делами занимаешься...

Дуни дома нет, мамаша?

Нету, Родя. Очень часто ее дома не вижу, оставляет меня одну. Дмитрий Прокофьич, спасибо ему, заходит со мной посидеть и все об тебе говорит. Любит он тебя и уважает, мой друг. Про сестру же не говорю, чтоб она уж так очень была ко мне непочтительна. Я ведь не жалуюсь. У ней свой характер, у меня свой; у ней свои тайны какие-то завелись; ну у меня тайн от вас нет никаких. Конечно, я твердо уверена, что Дуня слишком умна и, кроме того, и меня и тебя любит... но уж не знаю, к чему все это приведет. Вот ты меня осчастливил теперь, Родя, что зашел, а она-то вот и прогуляла; придет, я и скажу: а без тебя брат был, а ты где изволила время проводить? Ты меня, Родя, очень-то и не балуй: можно тебе - зайди, нельзя - нечего делать, и так подожду. Ведь я все-таки буду знать, что ты меня любишь, с меня и того довольно. Буду вот твои сочинения читать, буду про тебя слышать ото всех, а нет-нет - и сам зайдешь проведать, чего ж лучше? Ведь вот зашел же теперь, чтоб утешить мать, я ведь вижу...

Тут Пульхерия Александровна вдруг заплакала.

Опять я! Не гляди на меня, дуру! Ах господи, да что ж я сижу, - вскричала она, срываясь с места, - ведь кофей есть, а я тебя и не потчую! Вот ведь эгоизм-то старушечий что значит. Сейчас, сейчас!

Маменька, оставьте это, я сейчас пойду. Я не для того пришел. Пожалуйста, выслушайте меня.

Пульхерия Александровна робко подошла к нему.

Маменька, что бы ни случилось, что бы вы обо мне ни услышали, что бы вам обо мне ни сказали, будете ли вы любить меня так, как теперь? - спросил он вдруг от полноты сердца, как бы не думая о своих словах и не взвешивая их.

Родя, Родя, что с тобою? Да как же ты об этом спрашивать можешь! Да кто про тебя мне что-нибудь скажет? Да я и не поверю никому, кто бы ко мне ни пришел, просто прогоню.

Я пришел вас уверить, что я вас всегда любил, и теперь рад, что мы одни, рад даже, что Дунечки нет, - продолжал он с тем же порывом, - я пришел вам сказать прямо, что хоть вы и несчастны будете, но все-таки знайте, что сын ваш любит вас теперь больше себя и что все, что вы думали про меня, что я жесток и не люблю вас, все это была неправда. Вас я никогда не перестану любить... Ну и довольно; мне казалось, что так надо сделать и этим начать...

Пульхерия Александровна молча обнимала его, прижимала к своей груди и тихо плакала.

Что с тобой, Родя, не знаю, - сказала она наконец, - думала я все это время, что мы просто надоедаем тебе, а теперь вижу по всему, что тебе великое горе готовится, оттого ты и тоскуешь. Давно я уже предвижу это, Родя. Прости меня, что об этом заговорила; все об этом думаю и по ночам не сплю. Эту ночь и сестра твоя всю напролет в бреду пролежала и все о тебе вспоминала. Расслушала я что-то, а ничего не поняла. Все утро как перед казнью ходила, чего-то ждала, предчувствовала и вот дождалась! Родя, Родя, куда же ты? Едешь, что ли, куда-нибудь?

Так я и думала! Да ведь и я с тобой поехать могу, если тебе надо будет. И Дуня; она тебя любит, она очень любит тебя, и Софья Семеновна, пожалуй, пусть с нами едет, если надо; видишь, я охотно ее вместо дочери даже возьму. Нам Дмитрий Прокофьич поможет вместе собраться... но... куда же ты... едешь?

Прощай, маменька.

Как! Сегодня же! - вскрикнула она, как бы теряя его навеки.

Мне нельзя, мне пора, мне очень нужно...

И мне нельзя с тобой?

Нет, а вы станьте на колени и помолитесь за меня богу. Ваша молитва, может, и дойдет.

Дай же я перекрещу тебя, благословлю тебя! Вот так, вот так. О боже, что это мы делаем!

Да, он был рад, он был очень рад, что никого не было, что они были наедине с матерью. Как бы за все это ужасное время разом размягчилось его сердце. Он упал пред нею, он ей ноги целовал, и оба, обнявшись, плакали. И она не удивлялась и не расспрашивала на этот раз. Она уже давно понимала, что с сыном что-то ужасное происходит, а теперь приспела какая-то страшная для него минута.

Родя, милый мой, первенец ты мой, - говорила она, рыдая, - вот ты теперь такой же, как был маленький, так же приходил ко мне, так же обнимал и целовал меня; еще когда мы с отцом жили и бедовали, ты утешал нас одним уже тем, что был с нами, а как я похоронила отца, - то сколько раз мы, обнявшись с тобой вот так, как теперь, на могилке его плакали. А что я давно плачу, то это сердце материнское беду предузнало. Я как только в первый раз увидела тебя тогда, вечером, помнишь, как мы только что приехали сюда, то все по твоему взгляду одному угадала, так сердце у меня тогда и дрогнуло, а сегодня как отворила тебе, взглянула, ну, думаю, видно пришел час роковой. Родя, Родя, ты ведь не сейчас едешь?

Ты еще придешь?

Да... приду.

Родя, не сердись, я и расспрашивать не смею. Знаю, что не смею, но так, два только словечка скажи мне, далеко куда ты едешь?

Очень далеко.

Что же там, служба какая, карьера, что ли, тебе?

Что бог пошлет... помолитесь только за меня...

Раскольников пошел к дверям, но она ухватилась за него и отчаянным взглядом смотрела ему в глаза. Лицо ее исказилось от ужаса.

Довольно, маменька, - сказал Раскольников, глубоко раскаиваясь, что вздумал прийти.

Не навек? Ведь еще не навек? Ведь ты придешь, завтра придешь?

Приду, приду, прощайте.

Он вырвался наконец.

Вечер был свежий, теплый и ясный; погода разгулялась еще с утра. Раскольников шел в свою квартиру; он спешил. Ему хотелось кончить все до заката солнца. До тех же пор не хотелось бы с кем-нибудь повстречаться. Поднимаясь в свою квартиру, он заметил, что Настасья, оторвавшись от самовара, пристально следит за ним и провожает его глазами. "Уж нет ли кого у меня?" - подумал он. Ему с отвращением померещился Порфирий. Но, дойдя до своей комнаты и отворив ее, он увидел Дунечку. Она сидела одна-одинешенька, в глубоком раздумье и, кажется, давно уже ждала его. Он остановился на пороге. Она привстала с дивана в испуге и выпрямилась пред ним. Ее взгляд, неподвижно устремленный не него, изображал ужас и неутолимую скорбь. И по одному этому взгляду он уже понял сразу, что ей все известно.

Что же, мне входить к тебе или уйти? - спросил он недоверчиво.

Я целый день сидела у Софьи Семеновны; мы ждали тебя обе. Мы думали, что ты непременно туда зайдешь.

Раскольников вошел в комнату и в изнеможении сел на стул.

Я как-то слаб, Дуня; уж очень устал; а мне бы хотелось хоть в эту-то минуту владеть собою вполне.

Он недоверчиво вскинул на нее глазами.

Где же ты был всю ночь?

Не помню хорошо; видишь, сестра, я окончательно хотел решиться и много раз ходил близ Невы; это я помню. Я хотел там и покончить, но... я не решился... - прошептал он, опять недоверчиво взглядывая на Дуню.

Слава богу! А как мы боялись именно этого, я и Софья Семеновна! Стало быть, ты в жизнь еще веруешь: слава богу, слава богу!

Раскольников горько усмехнулся.

Я не веровал, а сейчас вместе с матерью, обнявшись, плакали; я не верую, а ее просил за себя молиться. Это бог знает как делается, Дунечка, и я ничего в этом не понимаю.

Ты у матери был? Ты же ей и сказал? - в ужасе воскликнула Дуня. - Неужели ты решился сказать?

Нет, не сказал... словами; но она многое поняла. Она слышала ночью, как ты бредила. Я уверен, что она уже половину понимает. Я, может быть, дурно сделал, что заходил. Уж и не знаю, для чего я даже и заходил-то. Я низкий человек, Дуня.

Низкий человек, а на страданье готов идти! Ведь ты идешь же?

Иду. Сейчас. Да, чтоб избежать этого стыда, я и хотел утопиться, Дуня, но подумал, уже стоя над водой, что если я считал себя до сей поры сильным, то пусть же я и стыда теперь не убоюсь, - сказал он, забегая наперед. - Это гордость, Дуня?

Гордость, Родя.

Как будто огонь блеснул в его потухших глазах; ему точно приятно стало, что он еще горд.

А ты не думаешь, сестра, что я просто струсил воды? - спросил он с безобразною усмешкой, заглядывая в ее лицо.

О, Родя, полно! - горько воскликнула Дуня.

Минуты две продолжалось молчание. Он сидел потупившись и смотрел в землю; Дунечка стояла на другом конце стола и с мучением смотрела на него. Вдруг он встал:

Поздно, пора. Я сейчас иду предавать себя. Но я не знаю, для чего я иду предавать себя.

Крупные слезы текли по щекам ее.

Ты плачешь, сестра, а можешь ты протянуть мне руку?

И ты сомневался в этом?

Она крепко обняла его.

Разве ты, идучи на страдание, не смываешь уже вполовину свое преступление? - вскричала она, сжимая его в объятиях и целуя его.

Преступление? Какое преступление? - вскричал он вдруг, в каком-то внезапном бешенстве, - то, что я убил гадкую, зловредную вошь, старушонку процентщицу, никому не нужную, которую убить сорок грехов простят, которая из бедных сок высасывала, и это-то преступление? Не думаю я о нем и смывать его не думаю. И что мне все тычут со всех сторон: "преступление, преступление!" Только теперь вижу ясно всю нелепость моего малодушия, теперь, как уж решился идти на этот ненужный стыд! Просто от низости и бездарности моей решаюсь, да разве еще из выгоды, как предлагал этот... Порфирий!..

Брат, брат, что ты это говоришь! Но ведь ты кровь пролил! - в отчаянии вскричала Дуня.

Которую все проливают, - подхватил он чуть не в исступлении, - которая льется и всегда лилась на свете, как водопад, которую льют, как шампанское, и за которую венчают в Капитолии и называют потом благодетелем человечества. Да ты взгляни только пристальнее и разгляди! Я сам хотел добра людям и сделал бы сотни, тысячи добрых дел вместо одной этой глупости, даже не глупости, а просто неловкости, так как вся эта мысль была вовсе не так глупа, как теперь она кажется, при неудаче... (При неудаче все кажется глупо!) Этою глупостью я хотел только поставить себя в независимое положение, первый шаг сделать, достичь средств, и там все бы загладилось неизмеримою, сравнительно, пользой... Но я, я и первого шага не выдержал, потому что я - подлец! Вот в чем все и дело! И все-таки вашим взглядом не стану смотреть: если бы мне удалось, то меня бы увенчали, а теперь в капкан!

Но ведь это не то, совсем не то! Брат, что ты это говоришь!

А! не та форма, не так эстетически хорошая форма! Ну я решительно не понимаю: почему лупить в людей бомбами, правильною осадой, более почтенная форма? Боязнь эстетики есть первый признак бессилия!.. Никогда, никогда яснее не сознавал я этого, как теперь, и более чем когда-нибудь не понимаю моего преступления! Никогда, никогда не был я сильнее и убежденнее, чем теперь!..

Краска даже ударила в его бледное, изнуренное лицо. Но, проговаривая последнее восклицание, он нечаянно встретился взглядом с глазами Дуни, и столько, столько муки за себя встретил он в этом взгляде, что невольно опомнился. Он почувствовал, что все-таки сделал несчастными этих двух бедных женщин. Все-таки он же причиной...

Дуня, милая! Если я виновен, прости меня (хоть меня и нельзя простить, если я виновен). Прощай! Не будем спорить! Пора, очень пора. Не ходи за мной, умоляю тебя, мне еще надо зайти... А поди теперь и тотчас же сядь подле матери. Умоляю тебя об этом! Это последняя, самая большая моя просьба к тебе. Не отходи от нее все время; я оставил ее в тревоге, которую она вряд ли перенесет: она или умрет, или сойдет с ума. Будь же с нею! Разумихин будет при вас; я ему говорил... Не плачь обо мне: я постараюсь быть и мужественным, и честным, всю жизнь, хоть я и убийца. Может быть, ты услышишь когда-нибудь мое имя. Я не осрамлю вас, увидишь; я еще докажу... теперь покамест до свиданья, - поспешил он заключить, опять заметив какое-то странное выражение в глазах Дуни при последних словах и обещаниях его. - Что же ты так плачешь? Не плачь, не плачь; ведь не совсем же расстаемся!.. Ах, да! Постой, забыл!..

Он подошел к столу, взял одну толстую, запыленную книгу, развернул ее и вынул заложенный между листами маленький портретик, акварелью, на слоновой кости. Это был портрет хозяйкиной дочери, его бывшей невесты, умершей в горячке, той самой странной девушки, которая хотела идти в монастырь. С минуту он всматривался в это выразительное и болезненное личико, поцеловал портрет и передал Дунечке.

Вот с нею я много переговорил и об этом, с нею одной, - произнес он вдумчиво, - ее сердцу я много сообщил из того, что потом так безобразно сбылось. Не беспокойся, - обратился он к Дуне, - она не согласна была, как и ты, и я рад, что ее уж нет. Главное, главное в том, что все теперь пойдет по-новому, переломится надвое, - вскричал он вдруг, опять возвращаясь к тоске своей, - все, все, а приготовлен ли я к тому? Хочу ли я этого сам? Это, говорят, для моего испытания нужно! К чему, к чему все эти бессмысленные испытания? К чему они, лучше ли я буду сознавать тогда, раздавленный муками, идиотством, в старческом бессилии после двадцатилетней каторги, чем теперь сознаю, и к чему мне тогда жить? Зачем я теперь-то соглашаюсь так жить? О, я знал, что я подлец, когда я сегодня, на рассвете, стоял над Невой!

Оба наконец вышли. Трудно было Дуне, но она любила его! Она пошла, но, отойдя шагов пятьдесят, обернулась еще раз взглянуть на него. Его еще было видно. Но, дойдя до угла, обернулся и он; в последний раз они встретились взглядами; но, заметив, что она на него смотрит, он нетерпеливо и даже с досадой махнул рукой, чтоб она шла, а сам круто повернул за угол.

"Я зол, я это и вижу - думал он про себя, устыдясь чрез минуту своего досадливого жеста рукой Дуне. - Но зачем же они сами меня так любят, если я не стою того! О, если б я был один и никто не любил меня, и сам бы я никого никогда не любил! Не было бы всего этого! А любопытно, неужели в эти будущие пятнадцать - двадцать лет так уже смирится душа моя, что я с благоговением буду хныкать пред людьми, называя себя ко всякому слову разбойником? Да, именно, именно! Для этого-то они и ссылают меня теперь, этого-то им и надобно... Вот они снуют все по улице взад и вперед, и ведь всякий-то из них подлец и разбойник уже по натуре своей; хуже того - идиот! А попробуй обойди меня ссылкой, и все они взбесятся от благородного негодования! О, как я их всех ненавижу!"

Он глубоко задумался о том: "каким же это процессом может так произойти, что он наконец пред всеми ими уже без рассуждений смирится, убеждением смирится! А что ж, почему ж и нет? Конечно, так и должно быть. Разве двадцать лет беспрерывного гнета не добьют окончательно? Вода камень точит. И зачем, зачем же жить после этого, зачем я иду теперь, когда сам знаю, что все это будет именно так, как по книге, а не иначе!"

Он уже в сотый раз, может быть, задавал себе этот вопрос со вчерашнего вечера, но все-таки шел.