История формирования русского литературного языка. История становления русского литературного языка. Определение литературного языка

“ A vast magnificence is right in front of you, the Russian language! The delight calls you, the delight will be delving into the entire immensity of the Russian language and it will capture miraculous laws of Russian” , said Nikolay Vasilyevich Gogol (1809-1852), whose Undercoat is where we all come from .

The standard well-known form of Russian is generally called the Contemporary Russian Literary Language (Современный русский литературный язык). It arose in the beginning of the XVIII century with the modernization reforms of the Russian state by Peter the Great. It developed from the Moscow (Middle or Central Russian) dialect substratum under some influence of the Russian chancellery language of the previous centuries. It was Mikhail Lomonosov who first compiled a normalizing grammar book in 1755. In 1789 the first explanatory dictionary (Словарь Академии Российской) of Russian by the Russian Academy (Риссийская Академия) was initiated. During the end of the XVIII and XIX centuries Russian went through the stage (known as «The Golden Age») of stabilization and standardization of its grammar, vocabulary and pronunciation, and of the flourishing of its world-famous literature, and became the nationwide literary language. Also until the XX century its spoken form was the language only of the upper noble classes and urban population, Russian peasants from the countryside continued speaking in their own dialects. By the middle of the XX century Standard Russian finally forced out its dialects with the compulsory education system, established by the Soviet government, and mass-media (radio and TV).

«Что такое язык ? Прежде всего это не только способ выражать свои мысли , но и творить свои мысли . Язык имеет обратное действие . Человек , превращающий свои мысли , свои идеи , свои чувства в язык… он также как бы пронизывается этим способом выражения» .

- А . Н . Толстой .

Современный русский язык — это национальный язык русского народа, форма русской национальной культуры. Он представляет собой исторически сложившуюся языковую общность и объединяет всю совокупность языковых средств русского народа, в том числе все русские говоры и наречия, а также различные жаргоны. Высшей формой национального русского языка является русский литературный язык, который имеет ряд признаков, отличающих его от других форм существования языка: обработанность, нормированность, широта общественного функционирования, общеобязательность для всех членов коллектива, разнообразие речевых стилей, используемых в различных сферах общения.

Русский язык входит в группу славянских языков, которые образуют отдельную ветвь в индоевропейской семье языков и делятся на три подгруппы: восточная (русский, украинский, белорусский); западная (польский, чешский, словацкий, лужицкий); южная (болгарский, македонский, сербскохорватский [хорватскосербский], словенский).

— это язык художественной литературы, науки, печати, радио, телевидения, театра, школы, государственных актов. Важнейшей особенностью его является нормированность, а это означает, что состав словаря литературного языка строго отобран из общей сокровищницы национального языка; значение и употребление слов, произношение, правописание, а также образование грамматических форм подчиняются общепринятому образцу.

Русский литературный язык имеет две формы — устную и письменную , которые характеризуются особенностями как со стороны лексического состава, так и со стороны грамматической структуры, поскольку рассчитаны на разные виды восприятия — слуховое и зрительное. Письменный литературный язык отличается от устного большей сложностью синтаксиса, преобладанием отвлеченной лексики, а также лексики терминологической, преимущественно интернациональной по своему использованию.

Русский язык выполняет три функции:

1) национального русского языка;

2) одного из языков межнационального общения народов России;

3) одного из важнейших мировых языков.

В курсе современного русского языка представлен ряд разделов:

■ Лексика и фразеология изучают словарный и фразеологический (устойчивые словосочетания) состав русского языка.

■ Фонетика описывает звуковой состав современного русского литературного языка и основные звуковые процессы, протекающие в языке.

■ Графика знакомит с составом русского алфавита, соотношением между звуками и буквами.

■ Орфография определяет правила употребления буквенных знаков при письменной передаче речи.

■ Орфоэпия изучает нормы современного русского литературного произношения.

■ Словообразование исследует морфемный состав слов и основные типы их образования.

■ Грамматика — раздел языкознания, содержащий учение о формах словоизменения, о строении слов, видах словосочетаний и типах предложения. Включает в себя две части: морфологию и синтаксис.

■ Морфология — учение о структуре слова, формах словоизменения, способах выражения грамматических значений, а также об основных лексико-грамматических разрядах слов (частях речи).

■ Синтаксис — учение о словосочетании и предложении.

■ Пунктуация — совокупность правил постановки знаков препинания

Русский язык является предметом ряда лингвистических дисциплин, исследующих его современное состояние и историю, территориальные и социальные диалекты, просторечие.

Данное определение требует разъяснения следующих терминов: национальный язык, национальный русский язык, литературный язык, современный русский литературный язык.

Сочетание русский язык прежде всего тесно связано с наиболее общим понятием о национальном русском языке.

Национальный язык – социально-историческая категория, обозначающая язык, являющийся средством общения нации.

Национальный русский язык, следовательно, – средство общения русской нации.

Русский национальный язык – явление сложное. Он включает в себя следующие разновидности: литературный язык, территориальные и социальные диалекты, полудиалекты, просторечие, жаргоны.

Среди разновидностей национального русского языка литературному языку отводится ведущая роль. Являясь высшей формой национального русского языка, литературный язык обладает рядом признаков.

В отличие от территориальных диалектов, он надтерриториален и существует в двух формах – письменной (книжной) и устной (разговорной).

Литературный язык – это язык общегосударственный, обработанный мастерами слова. Он представляет собой нормативную подсистему национального русского языка.

Н ормативность – один из важнейших признаков литературного языка .

Языковая норма (литературная норма ) – отобранные и закрепившиеся в процессе общественной коммуникации правила произношения, словоупотребления, использования грамматических и стилистических языковых средств. Таким образом, языковая норма представляет собой систему частных норм (орфоэпических, лексических, грамматических и т.д.), которые осознаются носителями языка не только в качестве обязательных, но и правильных, образцовых. Данные нормы объективно закреплены в языковой системе и реализуются в речи: говорящий и пишущий должны им следовать.

Языковая норма обеспечивает стабильность (устойчивость) и традиционность средств языкового выражения и позволяет литературному языку наиболее успешно выполнять коммуникативную функцию. Поэтому литературная норма сознательно культивируется и поддерживается обществом и государством (кодифицируется). Кодификация языковой нормы предполагает ее упорядочение, приведение в единство, в систему, в свод правил, которые закрепляются в определенных словарях, справочниках по языку, учебниках.

Несмотря на стабильность и традиционность, литературная норма исторически изменчива и подвижна. Основная причина изменения литературной нормы – развитие языка, наличие в нем различных вариантов (орфоэпических, номинативных, грамматических), которые нередко конкурируют. Поэтому со временем какой-то из вариантов может устаревать. Так, можно считать устаревшими нормы старомосковского произношения безударных окончаний глаголов II спряжения в 3-м лице множественного числа: ды [шут ] , хо [д ‘ут ] . Ср. современное новомосковское произношение хо [д ‘ьт ], ды [шът ] .

Русский литературный язык полифункционален. Он обслуживает различные сферы общественной деятельности: науку, политику, право, искусство, сферу обиходно-бытового, неофициального общения, поэтому он стилистически неоднороден.

В зависимости от того, какую сферу общественной деятельности он обслуживает, литературный язык подразделяется на следующие функциональные стили: научный, публицистический, официально-деловой, стиль художественной речи, имеющие преимущественно письменную форму бытования и называющиеся книжными, и разговорный стиль, употребляющийся преимущественно в устной форме. В каждом из перечисленных стилей литературный язык выполняет свою функцию и имеет специфический набор языковых средств как нейтральных, так и стилистически окрашенных.

Таким образом, литературный язык – высшая форма национального языка, характеризующаяся надтерриториальностью, обработанностью, стабильностью, нормативностью, обязательностью для всех носителей языка, полифункциональностью и стилистической дифференциацией. Он существует в двух формах – устной и письменной.

Поскольку предметом изучения курса является современный русский литературный язык, необходимо определиться с термином современный . Термин современный русский литературный язык употребляется обычно в двух значениях: широком – язык от Пушкина до наших дней – и узком – язык последних десятилетий.

Наряду с этими определениями данного понятия существуют другие точки зрения. Так, В.В.Виноградов полагал, что система «языка нового времени» сложилась в 90-е годы XIX – начале ХХ века, т.е. условной границей понятия «современный» считал язык от А.М. Горького до наших дней. Ю.А. Бельчиков, К.С. Горбачевич в качестве нижней границы современного русского языка отмечают период с конца 30-х – начала 40-х гг. XX века, т.е. считают «современным» язык с конца 30-40-х гг. XX века до наших дней. Анализ изменений, происходящих в системе литературных норм, лексико-фразеологическом составе, отчасти в грамматическом строе литературного языка, его стилистической структуре в XX в., позволяет некоторым исследователям сузить хронологические рамки этого понятия и считать «современным» язык середины и второй половины XX в. (М. В. Панов).

Нам представляется наиболее обоснованной точка зрения тех лингвистов, которые при определении понятия «современный» отмечают, что «языковая система изменяется не сразу во всех своих звеньях, основа ее сохраняется в течение длительного времени» , поэтому под «современным» мы понимаем язык с начала XX в. до наших дней.

Русский язык как всякий национальный язык сложился исторически. Его история охватывает века. Русский язык восходит к индоевропейскому праязыку. Этот единый языковой источник распался уже в 3-м тысячелетии до н.э. Древней родиной славян называют земли между Одером и Днепром.

Северной границей славянских земель принято называть Припять, за которой начинались земли, населенные балтийскими народами. В юго-восточном направлении славянские земли доходили до Волги и смыкались с Причерноморьем.

До VII в. древнерусский язык – предшественник современных русского, украинского и белорусского языков – был языком древнерусской народности, языком Киевской Руси. В XIV в. намечается деление восточнославянской группы наречий на три самостоятельных языка (русский, украинский и белорусский), следовательно, начинается история русского языка. Вокруг Москвы сплачивались феодальные княжества, формировалось Российское государство, а вместе с ним формировалась русская нация и русский национальный язык.

Опираясь на исторические факты в развитии русского языка , обычно выделяют три периода :

1) VIII-XIV вв. – древнерусский язык;

2) XIV-XVII вв. – язык великорусской народности;

3) XVII в. – язык русской нации.

Большой академический словарь описывает современный русский литературний язык . А что такое литературный язык ?

Каждый общенациональный язык вырабатывает свою образцовую форму существования. Чем же она характеризуется?

Литературному языку присущи:

1) развитая письменность;

2) общепринятая норма, то есть правила употребления всех языковых элементов;

3) стилевая дифференциация языкового выражения, то есть наиболее типичное и целесообразное языковое выражение, обусловленное ситуацией и содержанием речи (публицистическое выступление, деловая, официальная или непринужденная речь, художественное произведение);

4) взаимодействие и взаимосвязь двух видов существования литературного языка – книжного и разговорного как в письменной, так и в устной формах (статья и лекция, научная дискуссия и диалог встретившихся друзей и т.д.).

Наиболее существенной чертой литературного языка является его общепринятость и потому общепонятность. Развитие литературного языка определяется развитием культуры народа.

Формирование современного русского литературного языка . Самый ранний период древнерусского литературного языка (XI-XIV вв.) определен историей Киевской Руси и ее культурой. Чем же отмечено это время в истории древнерусского литературного языка?

В XI-XII вв. складывается художественная, публицистическая и повествовательно-историческая литература. Предшествующий период (с VIII в.) создал для этого необходимые условия, когда славянские просветители – братья Кирилл (около 827-869 гг.) и Мефодий (около 815-885 гг.) составили первую славянскую азбуку.

Древнерусский литературный язык развивался на основе разговорного языка благодаря существованию двух мощных источников:

1) древнерусской устной поэзии, превращавшей разговорный язык в обработанный поэтический язык («Слово о полку Игореве»);

2) старославянского языка, пришедшего на Киевскую Русь вместе с церковной литературой (отсюда второе название – церковнославянский).

Старославянский язык обогащал формирующийся литературный древнерусский язык. Происходил взаимодействие двух славянских языков (древнерусского и старославянского).

С XIV в., когда выделяется великорусская народность и начинается собственной история русского языка, литературный язык развивается уже на основе московского койне, продолжая традиции того языка, который сложился в пору Киевской Руси. В московский период происходит явное сближение литературного языка с разговорной речью, что наиболее полно проявляется в деловых текстах. Это сближение усиливается в XVII в. В литературном языке того времени наблюдается, с одной стороны, значительная пестрота (используются народно-разговорные, книжно-архаические и заимствованные из других языков элементы), а с другой – стремление к упорядочению этой языковой пестроты, то есть к языковой нормализации.

Одним из первых нормализаторов русского языка следует назвать Антиоха Дмитриевича Кантемира (1708-1744 гг.) и Василия Кирилловича Тредиаковского (1703-1768 гг.). Князь Антиох Дмитриевич Кантемир – один из наиболее видных просветителей начала XVIII в., он автор эпиграмм, басен, поэтических творений (сатира, поэма «Петрида»). Перу Кантемира принадлежат многочисленные переводы книг по различным вопросам истории, литературы, философии.

Художественная и творческая деятельность А.Д. Кантемира содействовала упорядочению словоупотребления, обогащению литературного языка словами и выражениями народно-разговорной речи. Кантемир говорил о необходимости освободить русский язык от ненужных слов иноязычного происхождения и от архаичных элементов славянизированной письменности.

Василий Кириллович Тредиаковский (1703-1768 гг.) – автор большого количества работ по филологии, литературе, истории. Он пытался решить кардинальную проблему своего времени: нормирование литературного языка (речь «О чистоте российского языка», произнесенная 14 марта 1735 г.). Тредиаковский отрекается от церковно-книжных выражений, он стремится заложить основы литературного языка на базе народной речи.

В XVIII веке происходит обновление, обогащение русского языка за счет западноевропейских языков: польского, французского, голландского, итальянского, немецкого. Особенно это проявилось при формировании литературного языка, его терминологии: философской, научно-политической, юридической, технической. Однако чрезмерное увлечение иностранными словами не способствовало ясности и точности выражения мысли.

М.В. Ломоносов сыграл значительную роль в выработке русской терминологии. Как ученый он вынужден был создавать научную и техническую терминологию. Ему принадлежат слова, не утратившие свою значимость в настоящее время: атмосфера, возгорание, градус, материя, электричество, термометр и др. Своими многочисленными научными трудами он способствует формированию научного языка.

В развитии литературного языка XVII – начала XIX вв. возрастает и становится определяющей роль идивидуально-авторских стилей. Наибольшее влияние на процесс развития русского литературного языка этого периода оказало творчество Гавриила Романовича Державина, Александра Николаевича Радищева, Николая Ивановича Новикова, Ивана Андреевича Крылова, Николая Михайловича Карамзина.

Многое для упорядочения русского языка сделал М.В. Ломоносов. Он был «первым основателем русской поэзии и первым поэтом Руси… Язык его чист и благороден, слог точен и силен, стих исполнен блеска и парения» (В.Г.Белинский). В произведениях Ломоносова преодолевается архаичность речевых средств литературной традиции, закладываются основы нормированной литературной речи. Ломоносов разработал теорию о трех стилях (высоком, среднем и низком), он ограничил использование старославянизмов, которые уже в то время были непонятными и усложняли, утяжеляли речь, особенно язык официальной, деловой литературы.

Для произведений этих писателей характерна ориентация на живое речевое употребление. Употребление народно-разговорных элементов сочеталось со стилистически целенаправленным использованием книжно-славянских слов и оборотов речи. Усовершенствовался синтаксис литературного языка. Большую роль в нормализации русского литературного языка конца XVIII – начала XIX вв. сыграл толковый словарь русского языка – «Словарь Академии Российской» (части 1-6, 1789-1794 гг.).

В начале 90-х гг. XVIII вв. появляются повести Карамзина и «Письма русского путешественника». Эти произведения составили целую эпоху в истории развития русского литературного языка. В них культивировался язык описания, который получил название «нового слога» в противовес «старому слогу» архаистов. В основу «нового слога» были положены принцип сближения литературного языка с разговорным, отказ от абстрактного схематизма литературы классицизма, интерес к внутреннему миру человека, его чувствам. Предлагалось новое понимание роли автора, формировалось новое стилистическое явление, которое получило название индивидуально-авторского стиля.

Последователь Карамзина писатель П.И. Макаров так сформулировал принцип сближения литературного языка с разговорным: язык должен быть единым «равно для книг и для общества, чтобы писать как говорят и говорить как пишут» (журнал «Московский Меркурий», 1803, № 12).

Но Карамзин и его сторонники в этом сближении ориентировались только на «язык высшего общества», салона «милых дам», то есть принцип сближения был реализован искаженно.

Но от решения вопроса о том, как и на каких основаниях должен сближаться литературный язык с разговорным, зависел вопрос о нормах нового русского литературного языка.

Писатели XIX в. сделали значительный шаг вперед в сближении литературного языка с разговорным, в обосновании норм нового литературного языка. Это творчество А.А. Бестужева, И.А. Крылова, А.С. Грибоедова. Эти писатели показали, какими неисчерпаемыми возможностями обладает живая народная речь, насколько самобытен, оригинален, богат язык фольклора.

Система трех языковых стилей литературного языка с последней четверти XVIII в. трансформировалась в систему функционально-речевых стилей. Жанр и стиль произведения литературы уже не определялись твердой прикрепленностью лексемы, оборота речи, грамматической нормы и конструкции, как того требовало учение о трех стилях. Возросла роль творческой языковой личности, возникло понятие «истинного языкового вкуса» в индивидуально-авторском стиле.

Новый подход к структуре текста был сформулирован А.С. Пушкиным: истинный вкус выявляется «не в безотчетном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, в чувстве соразмерности и сообразности» (Полн. собр. соч., т. 7, 1958). В творчестве Пушкина завершается формирование национального русского литературного языка. В языке его произведений впервые пришли в равновесие основные стихии русской письменности и устной речи. С Пушкина начинается эпоха нового русского литературного языка. В его творчестве были выработаны и закреплены единые общенациональные нормы, которые связывали в единое структурное целое как книжно-письменную, так и устно-разговорную разновидности русского литературного языка.

Пушкин разрушил окончательно систему трех стилей, создал многообразие стилей, стилистических контекстов, спаянных темой и содержанием, открыл возможности их бесконечного индивидуально-художественного варьирования.

В языке Пушкина заключается источник последующего развития всех стилей языка, формировавшихся далее под его воздействием в языке М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя, Н.А. Некрасова, И.С.Тургенева, Л.Н. Толстого, Ф.М. Достоевского, А.П. Чехова, И.А. Бунина, А.А. Блока, А.А. Ахматовой, и др. С Пушкина в русском литературном языке окончательно установилась, а затем и совершенствовалась система фукционально-речевых стилей, существующая с небольшими изменениями и ныне.

Во второй половине XIX в. отмечается значительное развитие публицистического стиля. Этот процесс определяется подъемом общественного движения. Возрастает роль публициста как социальной личности, влияющей на формирование общественного сознания, а иногда и определяющей его.

Публицистический стиль начинает оказывать влияние на развитие художественной литературы. Многие писатели одновременно работают в жанрах художественной литературы и в жанрах публицистики (М.Е. Салтыков-Щедрин, Ф.М. Достоевский, Г.И. Успенский и др.). В литературном языке появляется научно-философская, общественно-политическая терминология. Наряду с этим литературный язык второй половины XIX в. активно вбирает в себя разнообразную лексику и фразеологию из территориальных диалектов, городского просторечия и социально-профессиональных жаргонов.

На протяжении всего XIX в. идет процесс обработки общенародного языка с целью создания единых грамматических, лексических, орфографических, орфоэпических норм. Эти нормы теоретически обосновываются в трудах Востокова, Буслаева, Потебни, Фортунатова, Шахматова.

Богатство и разнообразие словарного состава русского языка находит отражение в словарях. Известные филологи того времени (И.И. Давыдов, А.Х. Востоков, И.И. Срезневский, Я.К. Грот и др.) публикуют статьи, в которых определяют принципы лексикографического описания слов, принципы сбора лексики с учетом целей и задач словаря. Таким образом, впервые разрабатываются вопросы теории лексикографии.

Самым крупным событием было издание в 1863-1866 гг. четырехтомного «Толкового словаря живого великорусского языка» В.И. Даля. Словарю дали высокую оценку современники. Даль получил Ломоносовскую премию Российской императорской Академии наук в 1863 г. и звание почетного академика. (В словаре свыше 200 тысяч слов).

Даль не просто описал, а указал, где то или иное слово бытует, как оно произносится, что означает, в каких пословицах, поговорках встречается, какие производные имеет. Профессор П.П. Червинский писал об этом словаре: «Есть книги, которым суждена не просто долгая жизнь, они не просто памятники науки, это вечные книги. Вечные книги потому, что их содержание неподвластно времени, над ними не властны ни социальные, ни политические, ни даже исторические изменения любых масштабов».

Термин литературный язык в России стал распространяться со второй половины XIX в. Пушкин широко пользуется прилагательным «литературный», но к языку это определение не применяет и в смысле литературный язык употребляет словосочетание «письменный язык». О «письменном языке» пишет обычно и Белинский. Интересно отметить, что когда писатели и филологи первой половины и середины XIX в. оценивают язык русских прозаиков и поэтов, то соотносят его вообще с русским языком, не определяя его ни как книжный, ни как письменный, ни как литературный . «Письменный язык» выступает обычно в тел случаях, когда требуется подчеркнуть его соотнесенность с языком разговорным, например: «Может ли письменный язык быть совершенно подобным разговорному? Нет, так же, как разговорный язык никогда не может быть совершенно подобным письменному» (А.С. Пушкин).

В Словаре церковнославянского и русского языка 1847 г . не отмечено словосочетание «литературный язык», но в филологических работах середины XIX в. оно встречается, например, в статье И.И. Давыдова «О новом издании русского словаря» . Название известной работы Я.К. Грота «Карамзин в истории русского литературного языка» (1867) свидетельствует, что к тому времени словосочетание «литературный язык» стало достаточно обычным. Первоначально литературный язык понимали преимущественно как язык художественной литературы. Постепенно представления о литературном языке расширились, но не приобрели устойчивости, определенности. К сожалению, такое положение сохраняется до сих пор.

На рубеже ХIХ-ХХ вв. появляется ряд работ, в которых рассматриваются проблемы литературного языка, например, «Очерк литературной истории малорусского наречия в XVII веке» П. Житецкого (1889), «Главнейшие течения в русском литературном языке» Е.Ф. Карского (1893), «Церковнославянские элементы в современном литературном и народном русском языке» С.К. Булича (1893), «Из истории русского литературного языка конца XVIII и начала XIX века Е.Ф. Будде (1901), его же «Очерк истории современного русского литературного языка» (1908).

В 1889 г. Л. И. Соболевский создал свою «Историю русского литературного языка», в которой констатировал, что «благодаря почти полному отсутствию разработки мы не имеем установившегося понятия даже о том, что такое наш литературный язык». Соболевский не предложил своего определения литературного языка, но указал круг памятников,

язык которых понимается как литературный: «Под литературным языком мы будем разуметь не только тот язык, которым писались и пишутся произведения литературы в обычном употреблении этого слова, но вообще язык письменности. Таким образом, мы будем говорить не только о языке поучений, летописей, романов, но и о языке всякого рода документов вроде купчих, закладных и т.п» .

Раскрытие значения термина литературный язык через соотнесение его с кругом текстов, признаваемых литературными, в русской филологии можно считать традиционным. Оно представлено в работах Д.Н. Ушакова, Л.П. Якубинского, Л.B. Щербы, В.В. Виноградова, Ф.П. Филина, А.И. Ефимова . Понимание литературного языка как языка литературы (в широком смысле) прочно связывает его с конкретным «языковым материалом», материалом словесности и предопределяет его всеобщее признание не подлежащей никакому сомнению языковой реальностью.

Как уже отмечалось, первоначально понятия наших писателей и филологов о литературном языке (как бы его ни называли) связывались более всего с языком художественных произведений. Позже, когда языкознание «решительно сосредоточило свое внимание на говорах, а именно, главным образом, на фонетическом их изучении» , литературный язык стал восприниматься прежде всего в плане соотнесения с говорами и противопоставления им. Распространилось убеждение в искусственности литературного языка . Один из филологов начала XX в. писал: «Литературный язык, узаконение академической грамматики — искусственный язык, соединяющий в себе особенности нескольких наречий и находящийся под влиянием письменности, школы, иностранных литературных языков» . Языкознание того времени обращалось преимущественно к отдельным лингвистическим фактам, явлениям, главным образом фонетическим. Это вело к тому, что оставался в тени язык как функционирующая система, как реальное средство человеческого общения. Естественно, что и литературный язык с функциональной стороны изучался мало, не проявлялось достаточного внимания к тем свойствам, качествам литературного языка, которые возникают как результат особенностей его употребления в обществе.

Но постепенно эти аспекты вызывают все больший интерес исследователей. Как известно, вопросы теории литературного языка заняли значительное место в деятельности Пражского лингвистического кружка, обращенной, конечно, прежде всего «к характеру и требованиям чешской языковой практики» .

Но обобщения пражской школы были применены и к другим литературным языкам, в частности, к русскому. На первый план был выдвинут признак нормированности языка и кодифицированности нормы. Как важные признаки литературного языка были названы также его стилевая дифференциация и полифункциональность.

Важнейший для пражской школы признак нормативности литературного языка советские ученые дополнили признаком обработанности — в соответствии с известным высказыванием М. Горького: «Деление языка на литературный и народный значит только то, что ли имеем, так сказать, «сырой» язык и обработанный мастерами» . В наших современных словарях и учебных пособиях литературный язык определяется обычно как обработанная форма общенародного языка, обладающая письменно закрепленными нормами. В научной литературе наблюдается тенденция к установлению как можно большего числа признаков литературного языка . Например, Ф.П. Филин считывает их семь:

■ обработанность;

■ нормативность;

■ стабильность;

■ обязательность для всех членов коллектива;

■ стилистическая диффренциация;

■ универсальность; и

■ наличие устной и письменной разновидности .

Конечно, тот или иной литературный язык , в частности, современный русский литературный язык может быть определен как имеющий перечисленные признаки. Но при этом возникают по крайней мере два вопроса:

1) почему совокупность этих признаков обобщается в понятии «литературный» — ведь ни один из них не содержит прямого указания на литературу,

2) соответствует ли набор этих признаков содержанию понятия «литературный язык» на всем протяжении его исторического развития.

При всей важности раскрытия содержания термина литературный язык через набор специфических признаков представляется очень нежелательным отрыв его от понятия «литература». Такой отрыв дает повод к попыткам заменить филологический термин литературный термином стандартный . Критические замечания по поводу термина стандартный язык были в свое время сделаны автором этих строк , Ф.П. Филиным , Р.А. Будаговым . Можно сказать, что попытка заменить термин литературный язык термином стандартный язык в нашей филологической науке потерпела неудачу. Но она показательна как выражение тенденции к дегуманизации языкознания, к замене в этой науке содержательных категорий категориями формальными.

Наряду с термином литературный язык и вместо него в последнее время все чаще употребляются термины нормированный язык и кодифицированный язык . Термин нормированный язык из всех признаком литературного языка оставляет и абсолютизирует только один, хотя и важный, но в изоляции от других признаков, не раскрывающий сущности обозначаемого явления. Что касается термина кодифицированый язык , то его вряд ли вообще можно признать правильным. Кодифицирована может быть языковая норма, но не язык. Объяснение названного термина как эллипсиса (кодифицированный язык — язык, имеющий кодифицированные нормы) не убеждает. В употреблении термина кодифицированный язык просматривается тенденция к абстракционизму и субъективизму в трактовке такого

важнейшего общественного явления, как литературный язык . Ни норма, ни тем более ее кодификация не могут и не должны рассматриваться в отрыве от всей совокупности реальных свойств действительно существующей (т.е. употребляемого в обществе) литературного языка .

Функционирование и развитие литературного языка определяется потребностями общества, совокупностью многих социальных факторов, накладывающихся на «внутренние законы» развития каждого конкретного языка Кодификация нормы (не языка!) является, даже если она осуществляется не одним человеком, а научным коллективом, по существу субъективным актом. Если кодификация соответствует общественные потребностям — она «работает», приносит пользу. Но все равно кодификация нормы вторична по отношению к языковому развитию, они может способствовать лучшему функционированию литературного языка, может оказать определенное влияние на его развитие, но не может быть решающим фактором в исторических преобразованиях литературного языка.

Реформатором русского литературного языка , утвердившим его нормы, был не какой-либо «кодификатор» (или «кодификаторы»), а Александр Сергеевич Пушкин , который, как известно, не сделал научных описаний норм русского литературного языка, не написал реестра предписывающих правил, но создал образцовые литературные тексты различных типов. Нормативный аспект литературно-языковой практики Пушкина был лингвистически безупречно определен Б.Н. Головиным: «Поняв и почувствовав новые требования общества к языку, опираясь на народную речь и речь литераторов — своих предшественников и современников, великий поэт пересмотрел приемы и способы использования языка в литературных произведениях, и язык заблистал новыми, неожиданными красками. Речь Пушкина стала образцовой и, благодаря литературному и общественному авторитету поэта, была признана нормой, примером для подражания. Это обстоятельство серьезно сказалось на развитии нашего литературного языка в XIX-XX вв.» .

Таким образом, обобщение признаков, не содержащих в себе прямых указаний на литературу, как признаков литературного языка оказывается зыбким. Но, с другой стороны, попытки заменить термин литературный язык терминами стандартный язык , нормированный язык , кодифицированный язык ведут к явному обеднению и искажению сущности обозначаемого явления. Не лучше обстоит дело определением через набор признаков при рассмотрении литературного языка в исторической перспективе. Поскольку указанные выше признаки во всей своей совокупности присущи современному русскому литературному языку, некоторые филологи «считают невозможным применение термина литературный по отношению к русскому языку до XVIII в. При этом их не смущает то, что существование русской литературы с XI в, ни у кого никогда не вызывало сомнений. «Исторические противоречия в таком ограничительном употреблении термина «литературный язык», — писал Виноградов, — очевидны, так как получается, что донациональная литература (например, русская литература XI-XVII веков., английская литература дошекспировского периода и т. д.) не пользовалась литературным языком или — вернее — написана на нелитературном языке» .

Ученые, отказывающиеся от термина литературный язык применительно к донациональной эпохе, идут путем, который вряд ли можно признать логичным: вместо того чтобы учесть историческую ограниченность понимания литературного языка как явления, обладающего комплексом названных выше признаков, они ограничивают эпохой национального развития само понятие литературного языка . Хотя противоречивость такой позиции очевидна, в специальной литературе мы постоянно встречаемся с терминами письменный язык , книжный язык , книжно — письменный язык и т. п., когда речь идет о русском языке XI — XVII вв., а иногда и XVIII в.

Думается, что этот терминологический разнобой не оправдан. О литературном языке смело можно говорить по отношению к любому времени, когда существует литература. Все признаки литературного языка вырабатываются в литературе. Вырабатываются не сразу, поэтому искать их все на любом отрезке времени бесполезно и антиисторично. Надо, конечно, учитывать и то, что исторически меняется содержание и объем самого понятия «литература». Однако неизменной остается связь понятий «литературный язык» и «литература».

Употребление вместо термина литературный язык какого-либо другого — стандартный язык , нормированный язык , кодифицированный язык — означает подмену одного понятия другим понятием. Конечно, рассуждая отвлеченно, можно построить «конструкты», соответствующие терминам стандартный язык , нормированный язык , кодифицированный язык , но эти «конструкты» никак нельзя отождествить с литературным языком как языковой реальностью.

Исходя из перечислявшихся выше признаков литературного языка можно построить много оппозиций, характеризующих соотношение литературного и нелитературного языка: обработанный — необработанный, нормированный — ненормированный, стабильный — нестабильный и т. д. Но такого рода оппозиции определяют лишь отдельные стороны рассматриваемых явлений. Какова же наиболее общая оппозиция? Что именно выступает как нелитературный язык?

«Всякое понятие лучше всего выясняется из противоположений, а всем кажется очевидным, что литературный язык прежде всего противополагается диалектам. И в общем это верно; однако, я думаю, что есть противоположение более глубокое, которое в сущности и обусловливает те, которые кажутся очевидными. Это противоположение литературного и разговорного языков» . Конечно, Щерба прав в том, что противоположение литературного и разговорного языков более глубокое (и более широкое), чем противоположение литературного языка и диалектов. Последние существуют, как правило, в разговорном употреблении и таким образом включаются в сферу разговорного языка. Соотнесенность литературного языка именно с разговорным языком (включая диалекты) в историческом плане постоянно подчеркивал Б.А. Ларин .

О соотнесенности литературного и разговорного языков. Щерба указал и на основу структурных различий между этими разновидностями языкового употребления: «Если вдуматься глубже в суть вещей, то мы придем к заключению, что в основе литературного языка лежит монолог, рассказ, противополагаемый диалогу — разговорной речи. Эта последняя состоит из взаимных реакций двух общающихся между собой индивидов, реакций нормально спонтанных, определяемых ситуацией или высказыванием собеседника. Диалог — в сущности цепь реплик. Монолог — это уже организованная система облеченных в словесную форму мыслей, являющая отнюдь не репликой, а преднамеренным воздействием на окружающих. Всякий монолог есть литературное произведение в зачатке» .

Разумеется, надо ясно представлять себе, что, выдвигая концепцию диалога и монолога, Щерба имел в виду две главные разновидности употребления языка, а не особые формы их отражения в художественной литературе. «Если вдуматься глубже в суть вещей», как думал Щерба, то невозможно отрицать, что большинство признаков литературного языка, о которых речь шла выше, возникли в результате монологического (подготовленного, организованного) употребления языка. Обработка и затем нормализация языка осуществляется, несомненно, в процессе построения монолога. А на основе обработанности и нормализованности вырабатываются универсальность и всеобщность. Коль скоро «организованная система облеченных в словесную форму мыслей» всегда связана с определенной сферой общения и отражает ее особенности, создаются предпосылки функционально-стилевой дифференциации литературного языка . С монологическим употреблением связана и стабильность, традиционность литературного языка, так как монолог «протекает более в рамках традиционных форм, воспоминание о которых при полном, контроле сознания является основным организующим началом нашей монологической речи» .

Концепция соотнесенности диалога — монолога как основы соотнесенности разговорного и литературного языка хорошо объясняет и сам Процесс зарождения, возникновения литературного языка. В основе этого процесса лежит преобразование неподготовленного диалогического употребления языка в подготовленное монологическое употребление.

Поскольку признается противоположение литературный язык — разговорный язык, то представляется неправомерным термин литературный разговорный язык . Разговорный язык остается разговорным и в тех случаях, когда разговаривают носители литературного языка (если речь идет о настоящем разговоре, т. е. о неподготовленном, спонтанном обмене репликами), и не становится «литературным» только от того, что собеседники разговаривают не на диалекте. Другое дело — устная форма литературного языка. Она, конечно, накладывает определенный отпечаток на литературный язык, ведет к появлению некоторых специфических особенностей построения монолога, но монологическая природа очевидна.

Все сказанное выше касалось компонента литературный в термине литературный язык . Теперь надо сказать и о компоненте язык . Конечно, когда говорят и пишут литературный язык , разговорный язык, то имеют в виду не разные языки, а две главные разновидности общенародного языка (иначе этнического языка или этноязыка). А точнее — имеются в виду разновидности употребления языка: литературная и разговорная. Так что в интересах точности следовало бы употреблять термины литературная разновидность употребления языка, разговорная разновидность употребления языка. Но в силу широкого распространения и всеобщего признания, а также большей краткости терминов литературный язык и разговорный язык приходится мириться с их неполнотой и некоторой двусмысленностью (появляющееся в нашей специальной литературе понимание противоположения русского литературного языка и русского диалектного языка, русского литературного языка и русского разговорного языка именно как противоположение разных русских языков).

Применение термина литературный язык в современной русистике не отличается единством. Наиболее ярким проявлением такого положения являются попытки заменить термин литературный язык другими терминами или «добавить» к термину литературный язык то или иное уточнение (кодифицированный литературный язык). Путь к стабилизации значения термина литературный язык может быть только один — это путь конкретных всесторонних исследований того феномена, который именуется литературным языком и который предстает как «не подлежащая никакому сомнению языковая реальность» в литературных текстах от времени их появления до наших дней.

Как часто мы, русскоговорящие, задумываемся о таком важном моменте, как история возникновения русского языка? Ведь сколько в нем скрыто тайн, сколько интересного можно узнать, если копнуть глубже. Как развивался русский язык? Ведь наша речь - это не только бытовые разговоры, это богатая история.

История развития русского языка: кратко о главном

Откуда произошел наш родной язык? Есть несколько теорий. Одни ученые считают (к примеру, лингвист Н. Гусева) санскрит русского языка. Однако санскрит использовали индийские ученые и жрецы. Такой была латынь для жителей древней Европы - «что-то очень умное и непонятное». Но как речь, которая использовалась индийскими учеными, вдруг оказался в нашей стороне? Неужели именно с индусов началось формирование русского языка?

Легенда о семи белых учителях

Этапы истории русского языка каждый ученый понимает по-разному: это зарождение, развитие, отчуждение книжного языка от народного, развитие синтаксиса и пунктуации и т. д. Все они могут отличаться порядком (до сих пор неизвестно, когда точно книжный язык отделился от народного) или трактовкой. Но, согласно следующей легенде, «отцами» русского языка можно считать семерых белых учителей.

В Индии бытует легенда, которую даже изучают в индийских вузах. В далекие времена с холодного Севера (район Гималаев) явились семеро белых учителей. Именно они подарили людям санскрит и заложили основу брахманизма, из которого позже родился буддизм. Многие считают, что этот Север был одним из районов России, поэтому современные индусы часто ездят туда в паломничество.

Легенда в наши дни

Оказывается, многие слова санскрита полностью совпадают с - такова теория известного этнографа Натальи Гусевой, написавшей более 150 научных трудов по истории и религии Индии. Большинство из них, кстати, были опровергнуты другими учеными.

Эта теория не была взята ею «из воздуха». Ее появлению послужил интереснейший случай. Однажды Наталья сопровождала уважаемого ученого из Индии, который решил устроить туристическую поездку по северным рекам России. Общаясь с жителями местных деревень, индус неожиданно расплакался и отказался от услуг переводчика, заявив, что счастлив слышать родной санскрит. Тогда Гусева и решила посвятить свою жизнь изучению загадочного феномена, а заодно и установить, как развивался русский язык.

Ведь это поистине удивительно! Согласно этой истории, за Гималаями живут представители негроидной расы, разговаривающие на языке, так похожим на наш родной. Мистика, да и только. Тем не менее, гипотеза о том, что наш говор произошел от индийского санскрита, имеет место быть. Вот она - история русского языка кратко.

Теория Драгункина

А вот еще один ученый, решивший, что эта история возникновения русского языка правдива. Известный филолог Александр Драгункин утверждал, что по-настоящему великий язык происходит от более простого, в котором меньше словообразовательных форм, а слова короче. Якобы санскрит гораздо проще, чем русский. А письменность санскрита - не что иное, как слегка измененные индусами славянские руны. Но ведь эта теория - всего лишь где же тут происхождение языка?

Научная версия

А вот версия, которую одобряет и принимает большинство ученых. Она утверждает, что 40 000 лет назад (время появления первого человека) у людей была нужда излагать свои мысли в процессе коллективной деятельности. Так появился язык. Но в те времена население было крайне малочисленно, и все люди разговаривали на одном языке. Спустя тысячи лет произошла миграция народов. ДНК людей изменились, племена изолировались друг от друга и стали говорить по-разному.

Языки отличались друг от друга по форме, по словообразованию. Каждая группа людей развивала свой родной язык, дополняла его новыми словами, придавала форму. Позже появилась нужда в науке, которая занималась бы тем, что описывала новые достижения или вещи, к которым приходил человек.

В результате такой эволюции в людских головах возникли так называемые «матрицы». Этими матрицами детально занимался известный лингвист Георгий Гачев, изучивший более 30 матриц - языковых картин мира. По его теории, немцы очень привязаны к своему дому, и это послужило образом типичного немецкоговорящего. А русский язык и менталитет произошел от концепции или образа дороги, пути. Эта матрица лежит в нашем подсознании.

Рождение и становление русского языка

Около 3 тысяч лет до нашей эры среди индоевропейских языков выделялся протославянский диалект, который спустя тысячу лет стал праславянским языком. В VI—VII вв. н. э. он разделился на несколько групп: восточную, западную и южную. Наш язык принято относить к восточной группе.

А началом пути древнерусского языка называют образование Киевской Руси (IX век). В это же время Кирилл и Мефодий изобретают первую славянскую азбуку.

Славянский язык стремительно развивался, и по уровню популярности уже сравнялся с греческим и латинским. Именно (предшественник современного русского) сумел объединить всех славян, именно на нем писали и издавали важнейшие документы и памятники литературы. К примеру, «Слово о полку Игореве».

Нормализация письменности

Затем пришла эпоха феодализма, а польско-литовские завоевания привели в XIII—XIV веках к тому, что язык разделился на три группы диалектов: русский, украинский и белорусский, а также некоторые промежуточные говоры.

В XVI веке в Московской Руси решили нормализовать письменность русского языка (тогда он назывался «проста мова» и подвергался влиянию белорусского и украинского) - ввести преобладание сочинительной связи в предложениях и частое употребление союзов «да», «и», «а». Двойственное число было утрачено, а склонение существительных стало очень похоже на современное. А основой литературного языка стали характерные черты московской речи. Например, «аканье», согласный «г», окончания «ово» и «ево», указательные местоимения (себя, тебя и др.). Начало книгопечатания окончательно утвердило литературный русский язык.

Петровская эпоха

Очень сильно повлияла на речь. Ведь именно в это время русский язык освободили от «опеки» церкви, а в 1708 году реформировали азбуку, чтобы она стала ближе к европейскому образцу.

Во второй половине XVIII века Ломоносов заложил новые нормы русского языка, объединив все, что было до этого: разговорную речь, народную поэзию и даже приказной язык. После него язык преобразовывали Державин, Радищев, Фонвизин. Именно они увеличили количество синонимов в русском языке, чтобы как следует раскрыть его богатство.

Огромный вклад в развитие нашей речи внес Пушкин, который отвергал все ограничения по стилю и комбинировал русские слова с некоторыми европейскими, чтобы создать полноценную и красочную картину русского языка. Его поддержали Лермонтов и Гоголь.

Тенденции развития

Как развивался русский язык в дальнейшем? С середины XIX — начала XX веков русский язык получил несколько тенденций развития:

1. Развитие литературных норм.
2. Сближение литературного языка и разговорной речи.
3. Расширение языка благодаря диалектизмам и жаргонизмам.
4. Развитие жанра «реализм» в литературе, философская проблематика.

Несколько позже социализм изменил словообразование русского языка, а в ХХ веке СМИ стандартизировали устную речь.

Выходит, наш современный русский язык, со всеми его лексическими и грамматическими правилами произошел от смешения различных восточнославянских диалектов, которые были распространены на территории всей Руси, и церковнославянского языка. После всех метаморфоз он стал одним из самых популярных языков мира.

Еще немного о письменности

Еще сам Татищев (автор книги «История Российская») был твердо уверен, что Кирилл и Мефодий не изобрели письменность. Она существовала задолго до их рождения. Славяне не только умели писать: у них было множество видов письменности. Например, черты-резы, руны или буквица. А братья-ученые взяли за основу эту самую буквицу и просто-напросто доработали ее. Возможно, выбросили около десятка букв, чтобы было удобнее перевести Библию. Да, Кирилл и Мефодий но его основой была буквица. Вот так на Руси и появилась письменность.

Внешние угрозы

К сожалению, наш язык неоднократно подвергался внешней опасности. И тогда под вопросом стояло будущее всей страны. К примеру, на рубеже XIX века все «сливки общества» разговаривали исключительно на французском, одевались в соответствующем стиле, и даже меню состояло только из французской кухни. Дворяне постепенно стали забывать родной язык, перестали связывать себя с русским народом, приобретя новую философию и традиции.

В результате такого внедрения французской речи Россия могла потерять не только свой язык, но и культуру. К счастью, положение спасали гении XIX века: Пушкин, Тургенев, Карамзин, Достоевский. Именно они, являясь настоящими патриотами, не дали русскому языку погибнуть. Именно они показали, насколько он красив.

Современность

Многосложна и до конца не изучена история русского языка. Кратко ее не изложишь. Понадобятся годы на изучение. Русский язык и история народа - вещь поистине удивительная. И как можно называть себя патриотом, не зная родной речи, фольклора, поэзии и литературы?

К сожалению, современная молодежь утратила интерес к книгам, а особенно к классической литературе. Эта тенденция наблюдается и у людей старшего поколения. Телевидение, интернет, ночные клубы и рестораны, глянцевые журналы и блоги - все это заменило нам "бумажных друзей". Многие люди даже перестали иметь собственное мнение, выражаясь привычными, навязанными обществом и СМИ штампами. Несмотря на то, что классики были и остаются в школьной программе, их мало кто читает даже в кратком изложении, которое "съедает" всю красоту и неповторимость произведений русских писателей.

А ведь как богата история и культура русского языка! К примеру, литература способна дать ответы на многие вопросы получше всяких форумов в Интернете. Русская литература выражает всю силу мудрости народа, заставляет проникнуться любовью к нашей родине и лучше понять ее. Каждый человек должен понимать, что родной язык, родная культура и народ неразделимы, они одно целое. А что понимает и о чем думает современный гражданин России? О том, что нужно как можно быстрее уехать из страны?

Главная опасность

И конечно, главной угрозой для нашего языка являются иностранные слова. Как говорилось выше, такая проблема была актуальна в XVIII веке, но, к сожалению, осталась нерешенной до сих пор и потихоньку приобретает черты национальной катастрофы.

Мало того что общество слишком увлекается различными жаргонными словами, нецензурной лексикой, выдуманными выражениями, так еще и постоянно использует в своей речи иностранные заимствования, забывая о том, что в русском языке есть гораздо более красивые синонимы. Такими словами являются: «стилист», «менеджер», «пиар», «саммит», «креатив», «юзер», «блог», «инет» и многие другие. Если бы это исходило только от некоторых групп общества, то с проблемой можно было бы бороться. Но, к сожалению, иностранные слова активно используют преподаватели, журналисты, ученые и даже чиновники. Эти люди несут слово людям, а значит, внедряют пагубную привычку. И случается так, что иностранное слово настолько прочно оседает в русском языке, что начинает казаться, будто оно исконное.

В чем же дело?

Так как же это называется? Невежество? Мода на все зарубежное? Или кампания, направленная против России? Пожалуй, все сразу. И эту проблему необходимо решить как можно быстрее, иначе станет слишком поздно. К примеру, почаще употреблять слово «управляющий» вместо «менеджера», «деловой обед» вместо «бизнес-ланча» и т. д. Ведь вымирание народа начинается именно с угасания языка.

О словарях

Теперь вы знаете о том, как развивался русский язык. Однако это еще не все. Отдельного упоминания заслуживает история словарей русского языка. Произошли современные словари от древних рукописных, а после и печатных книг. Сначала они были очень маленькие и предназначались для узкого круга людей.

Самым древним русским словарем по праву считается короткое приложение к новгородской Кормчей книге (1282 год). Туда входило 174 слова из разных диалектов: греческого, церковнославянского, древнееврейского и даже библейские имена собственные.

Спустя 400 лет начали появляться словари гораздо большего объема. В них уже была систематизация и даже алфавит. Тогдашние словари носили в основном учебный или энциклопедический характер, поэтому были недоступны простым крестьянам.

Первый печатный словарь

Появился первый печатный словарь в 1596 году. Это было очередное приложение к учебнику по грамматике священника Лаврентия Зизания. В нем содержалось более тысячи слов, которые были сортированы по алфавиту. Словарь был толковым и объяснял происхождение многих старославянских и Издавался на белорусском, русском и украинском языках.

Дальнейшее развитие словарей

XVIII был веком великих открытий. Не обошли они и толковые словари. Великие ученые (Татищев, Ломоносов) неожиданно проявили повышенный интерес к происхождению многих слов. Начал писать заметки Тредиаковский. В конце концов был создан целых ряд словарей, но самым крупным оказался «Церковный словарь» и приложение к нему. В «Церковном словаре» получили толкование более 20 000 слов. Такая книга заложила основу нормативному словарю русского языка, и Ломоносов наряду с другими исследователями начал его создание.

Самый значимый словарь

История развития русского языка помнит столь значимую для всех нас дату - создание "Толкового словаря живого великорусского языка" В. И. Даля (1866 год). Этот четырехтомник получил десятки переизданий и пользуется актуальностью и в наши дни. 200 000 слов и более 30 000 поговорок и фразеологизмов можно смело считать настоящим сокровищем.

Наши дни

К сожалению, мировое сообщество не интересует история возникновения русского языка. Его нынешнее положение можно сравнить с одним случаем, который когда-то произошел с необычайно талантливым ученым Дмитрием Менделеевым. Ведь Менделеев так и не смог стать почетным академиком Императорской Санкт-Петербургской Академии наук (нынешняя РАН). Был грандиозный скандал, и еще бы: такого ученого не принять в академию! Но Российская Империя и ее мир были непоколебимы: они заявили, что русские со времен Ломоносова и Татищева находятся в меньшинстве, и достаточно одного хорошего русского ученого - Ломоносова.

Эта история современного русского языка заставляет нас задуматься: а вдруг когда-нибудь английский (или любой другой) вытеснит такой неповторимый русский? Обратите внимание, сколько в нашем жаргоне присутствует иностранных слов! Да, смешивание языков и дружеский обмен - это здорово, но нельзя допустить, чтобы удивительная история нашей речи исчезла с планеты. Берегите родной язык!

История русского литературного языка сложилась как особая научная дисциплина, отделившаяся от общей истории русского языка лишь в послеоктябрьский период, преимущественно в 30-40-е годы нашего века. Правда, и до этого делались попытки представить ход развития русского литературного языка во всем его объеме, и особенно развитие современного русского литературного языка.

Первым из языковедов-русистов, разработавших курс “Истории русского литературного языка” (начиная с языковой ситуации в Киевской Руси и кончая языком современной русской литературы до поэта Надсона), был проф. А. И. Соболевский. Однако подготовленный к печати курс лекций, по-видимому, нигде не был прочитан и остался в рукописи. Сейчас рукопись эта готовится к публикации А. А. Алексеевым, она датируется 1889 г.

История русского литературного языка XVII-XIX вв. в начале нынешнего столетия исследована профессором Е. Ф. Будде, сосредоточившим свое внимание исключительно на изучении языка произведений выдающихся писателей. К сожалению, названная книга справедливо критикуется как случайный набор языковых фактов, фонетических, морфологических и иногда лексических, не освещающих развития русского литературного языка как единой стилистической системы, и поэтому, конечно, не может быть признана основополагающей в развитии науки о русском литературном языке.

Если понимать под предметом истории русского литературного языка опыты по осмыслению путей и итогов исторического существования языка русской письменности - языка памятников художественной литературы по преимуществу, - то можно считать, что эта научная дисциплина имеет более отдаленные истоки развития. Выяснению этих истоков была в свое время посвящена статья В. В. Виноградова.

Однако обобщение разнородных познаний, накапливавшихся филологами-русистами в процессе изучения языка письменных памятников и произведений искусства слова за все время развития русской литературы, было осуществлено исследователями лишь в тридцатые годы нашего века. Первой попыткой уложить в систему сложный и разнообразный языковой материал, относящийся к истории русского литературного языка XVIII и XIX вв., явилась монография В. В. Виноградова “Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX веков” (1-е изд.-М., 1934; 2-е изд -М" 1938).

Одновременно с этим в первой половине 30-х годов было пересмотрено традиционное представление о том, что литературным языком для всего древнерусского периода, по XVII в. включительно, являлся церковнославянский язык. С наибольшей определенностью и четкостью эту мысль сформулировал акад. А. А. Шахматов. Ученый считал, что русский литературный язык-это перенесенный на русскую почву церковнославянский (по происхождению древнеболгарский) язык, в течение веков сближавшийся с живым народным языком и постепенно утративший и утрачивающий свое иноземное обличие.

Сопоставив функционирование церковнославянского языка на русской почве с аналогичным употреблением латыни в качестве литературного языка у народов Западной Европы в средние века, А. А. Шахматов утверждал, что с церковнославянским языком в России дело обстояло иначе: из-за его близости к русскому он никогда не был чужд народу, как средневековая латынь, например, германцам и славянам. С первых лет своего существования на русской почве церковнославянский язык неудержимо ассимилируется русской народной речи - ведь говорившие на нем русские люди не могли отграничить ни свое произношение, ни свое словоупотребление от произношения и словоупотребления усвоенного ими церковного языка. Как доказывают письменные памятники XI в., уже тогда произношение церковнославянского языка обрусело, утратило чуждый русской речи характер; уже тогда русские люди обращались с церковнославянским языком как со своим достоянием, не прибегая к помощи иностранных учителей для его усвоения и понимания.

Традиционную точку зрения на образование древнерусского литературного языка из предшествовавшего ему по времени и по общественному функционированию языка церковнославянского разделяло до 30-х годов громадное большинство русских филологов - как историков языка, так и историков русcкой литературы. И лишь С. П. Обнорский попытался противопоставить традиционной теории гипотезу об исконно русском, восточнославянском характере первоначально сложившегося древнерусского литературного языка в статье “Русская Правда, как памятникрусского литературного языка” (1934 г.).

Рассмотрев в данной работе язык древнейшего русского юридического памятника, С. П. Обнорский установил в фонетике и морфологии “Русской Правды” по списку “Новгородской Кормчей” 1282 г. безусловное преобладание собственно русских речевых черт над старославянскими (древнеболгарскими) и сделал обобщающий вывод о природе русского литературного языка старшей формации (его термин). Этот древнерусский литературный язык, по мнению ученого, сложился на севере и лишь впоследствии в процессе своего роста испытывал воздействие византийскоЬолгарской речевой культуры. Оболгарение русского литературного языка, как полагал С. П. Обнорский, шло постепенно с постоянным усилением.

В выводах своей статьи С. П. Обнорский показал целостную перспективу процесса развития древнерусского литературного языка с его постепенным ославяниванием в течение XIII- XVI столетий и с дальнейшим приближением к народно-разговорной речи уже в новое время.

Идея о первоначальной восточнославянской речевой основе древнерусского литературного языка старшей формации, была последовательно развита С. П. Обнорским в статьях, появившихся в 1930-е годы: “Язык договоров русских с греками” и “"Слово о полку Игореве" как памятник русского литературного языка”.

Гипотеза С. П. Обнорского вызвала критику ряда специалистов. Так, эти положения не поддержал А. М. Селищев. Подробно проанализировал взгляды С. П. Обнорского на возникновение древнерусского литературного языка в сопоставлении с идеями А. А. Шахматова С. И. Бернштейн во вступительной статье к четвертому изданию “Очерка современного русского литературного языка” С И. Бернштейн указывал, что гипотеза С. П. Обнорского опирается пока только на анализ двух памятников и оперирует преимущественно данными фонетики и морфологии Необходимо расширить круг изучаемых памятников и обратить внимание на такие аспекты языка, как синтаксис и лексика, анализ которых позволит с большим основанием судить о подлинной основе литературного языка В итоге гипотеза С. П. Обнорского, диаметрально противоположная традиционной теории, была оценена как “не менее правдоподобная, но неспособная ее опровергнуть без дальнейшего обоснования”

Критику С. П. Обнорский в известной мере учел в позднейших трудах, в особенности в монографии “Очерки по истории русского литературного языка старшего периода” В названной книге рассмотрению подвергся язык четырех основополагающих произведений древнерусской письменности “Русской правды” (в более древней, краткой редакции), сочинений Владимира Мономаха, “Моления Даниила Заточника” и “Слова о полку Игореве” Наряду с исследованием черт фонетики и морфологии автор обращает внимание также на синтаксис и лексику произведений Осветив по новому ряд высказанных им в более ранних работах положений, в частности указав на значительность воздействия на древнерусский литературный язык старшего периода языка старославянского, С. П. Обнорский в предисловии к монографии продолжает настаивать на гипотезе о собственно русской основе древнерусского литературного языка Он считал, что эта гипотеза имеет большое методологическое значение стоя на ложном пути, по его мнению, ученые усматривали истоки русского литературного языка в церковнославянском, в изучении языка памятников методологически неправильно ставили вопрос о рамках русских элементов в том или ином памятнике. По мнению С. П. Обнорского, необходимо в равной мере освещать и вопрос о доле церковнославянизмов в языке каждого памятника “Тогда на объективную почву исследования, - писал он, - будет поставлена общая проблема об истории церковнославянизмов в нашем языке, ибо представление об их влиянии у нас преувеличено Многие церковнославянизмы, свидетельствуемые теми или иными памятниками письменности, имели значение условных, изолированных фактов языка, в его систему не входили, а в дальнейшем вовсе выпали из него, и сравнительно немногие слои их прочно вошли в обиход нашего литературного языка”

Гипотеза, выдвинутая С. П. Обнорским, в трудах 1940 х- начала 1950-х годов нашла широкое признание (см гл 3, с 34).

Одновременно с С. П. Обнорским рассмотрением языка тех же письменных памятников и исследованием проблемы древнерусского литературного языка занимался Л. П. Якубинский, капитальный труд которого был издан посмертно в 1953 г. В отличие от С. П. Обнорского, Л. П. Якубинский признавал господство старославянского языка в качестве государственного языка Киевской Руси вплоть до конца XI в, когда, особенно в правление Владимира Мономаха, старославянский язык был вытеснен из обязательного государственного употребления собственно древнерусским литературным языком. Примечательно, что свои выводы Л. П. Якубинский строил преимущественно на основании анализа языка тех же памятников, которые были в поле зрения С. П. Обнорского

В предвоенные годы включил в круг своих исследовательских интересов проблемы истории нового русского литературного языка Л. А. Булаховский В 1936 г он опубликовал “Исторический комментарий к литературному русскому языку”, до сих пор служащий ценным энциклопедическим пособием.Предметом специального изучения для этого ученого явился русский литературный язык первой половины XIX столетия, времени наиболее интенсивного развития русского литературного языка как языка русской нации

С особенной тщательностью начинает разрабатываться проблема русского литературного языка в начале 1950-х годов В эти годы обращается к истории русского литературного языка (преимущественно древнего времени) Б. А. Ларин, читавший лекционный курс по названной дисциплине на филологическом факультете Ленинградского университета в 1949/50 и в 1950/51 учебных годах. Эта работа была недавно опубликована на базе студенческих записей коллективом его учеников Курс лекций Б. А. Ларина отличается глубиной, своеобразной трактовкой традиционно признававшихся решенными кардинальных вопросов, пристальностью лингвистического анализа памятников древнерусской письменности различных стилей и видов

Языку и стилю крупнейших писателей-реалистов XIX в. в те же годы посвящают свои монографические исследования А. И. Ефимов и С. А. Копорский.

Многие общие проблемы истории русского литературного языка плодотворно разрабатывает в своих статьях и монографиях В. В. Виноградов.

Общий исторический очерк развития русского литературного языка представлен в монографии Г. О. Винокура. Им же написаны исследовательские главы, посвященные характеристике отдельных периодов развития русского литературного языка, в томах академической “Истории русской литературы”.

Параллельно с исследованиями теоретического направления развивалась в те же годы и история русского литературного языка как учебная дисциплина на филологических факультетах университетов и на факультетах русского языка и литературы педагогических институтов. Назовем учебные пособия С. Д. Никифорова, А. И. Ефимова, И. В. Устинова.

В 1949 г. Институт русского языка АН СССР начал издавать регулярную научную серию трудов под общим заглавием “Материалы и исследования из истории русского литературного языка”. Первый том был посвящен изучению языка писателей предпушкинской поры-Карамзину и его современникам. Во втором томе содержались исследования языка и стиля виднейших писателей XVIII-первой половины XIX в.-Ломоносова, Радищева, Плавильщикова, Пушкина, Лермонтова, раннего Гоголя, а также работы, вводившие в научный оборот новые материалы, извлеченные из не обследовавшихся до той поры лексикографических источников. В третьем томе публиковались труды о языке писателей пушкинской эпохи - поэтов-декабристов, Пушкина, Гоголя, Лермонтова и Белинского. В четвертом томе освещались вопросы языка и стиля писателей середины и второй половины XIX в.

Новым подходом к проблемам истории русского литературного языка характеризуются конец 1950-х-1960-е годы. В это время вовлекаются в орбиту изучения новые источники-грамоты на бересте, в связи с чем возникает вопрос о том, как следует квалифицировать их язык.

Совершенствуется научная методология в подходе к языку традиционно изучавшихся памятников письменности. Отграничивается понятие “история литературного языка” от смежных с ним. От истории литературного языка отделяется как новая научная дисциплина наука о языке художественной литературы и соответственно история языка художественной литературы. Эти проблемы отразились в докладах, с которыми выступал на IV Международном съезде славистов в Москве акад. В. В. Виноградов.

Наряду с историей русского литературного языка развиваются аналогичные научные дисциплины и на основе других старописьменных языков народов СССР, в частности украинского и белорусского литературных языков.

Определенным положительным моментом в разработке проблем истории русского литературного языка на данном хронологическом отрезке по сравнению с предшествующими годами мы можем назвать освобождение от односторонности в трактовке древнейшего типа русского литературного языка - от признания его либо только старославянским, либо исконно русским. Так, В. В. Виноградов на IV Международном съезде славистов в 1958 г. говорил о двух типах древнерусского литературного языка - книжно-славянском и народно-литературном. Другие ученые, например Е. Г. Ковалевская, называют три типа литературно-письменного языка киевской эпохи, признавая третьим типом ту его разновидность, которая закрепилась в деловой и юридической письменности, развивавшейся почти исключительно на восточнославянской основе.

Достижением можно считать признание необходимости различать как в плане общественного функционирования, так и в плане структуры литературный язык периода до образования нации (литературно-письменный язык, обслуживавший потребности народности) и после образования нации (национальный литературный язык). Данный тезис был развит на материале различных славянских языков в докладе акад. В. В. Виноградова на V Международном съезде славистов в Софии в 1963 г.

Как важный шаг в изучении развития норм русского литературного языка XIX в. должна рассматриваться коллективная работа в пяти выпусках, изданная в 1964 г. под общим заголовком “Очерки по исторической грамматике русского литературного языка”. Это единственное в своем роде исследование, ибо в нем показаны изменения норм русского литературного языка названной эпохи безотносительно к творчеству выдающихся мастеров слова и к их произведениям.

Назовем также труд проф. Ю. С. Сорокина, посвященный развитию лексики русского литературного языка в XIX в. Работа эта, несомненно, представляет глубокий интерес, рассматривая словарный состав языка как развивающуюся систему.

В 60-е гг.-. появляются работы отдельных зарубежных языковедов-русистов-Б., О. Унбегауна, Г. Хютль-Ворт и др. Труды этих авторов носят главным образом негативный характер, в них опровергается и отвергается научное осмысление истории русского литературного языка, общепринятое в советском языкознании. Глубоко обоснованный отпор этим выпадам был дан в свое время в статьях В. В. Виноградова, Л. П. Жуковской, Е. Т. Черкасовой.

По нашему мнению, наибольшее значение имеет статья Л. П. Жуковской. Эта работа принципиально важна для историков русского языка древнейшего периода. Л. П. Жуковская, опираясь на произведенные ею исследования одного из главных традиционных памятников древнерусской письменности - “Мстиславова евангелия” (1115-1117 гг.), устанавливает в данном памятнике богатую языковую вариативность на уровне лексики, грамматики, фонетики и орфографии, тем самым показывая, что и в памятники традиционной книжности, которые были включены в общий процесс развития русского языка, вносились черты народно-разговорной речи. Следовательно, эти памятники могут быть признаны не только памятниками русского письма, но и древнерусского литературного языка, наряду с памятниками оригинального происхождения. Русско-церковнославянское двуязычие, по мнению исследовательницы, появляется лишь позднее, в XIV-XV вв., когда оба эти языка в сильной степени стали отличаться друг от друга. Более подробно эти доводы развиты и изложены в монографии Л. П. жуковской.

Значимость древнеславянского литературно-письменного языка как общего литературного языка южных и восточных славян на ранних этапах их исторического существования подчеркивается в ряде работ Н. И. Толстого,- М. М. Копыленко и наших.

В 60-70-х годах появились труды И. Ф. Протченко о развитии лексики и словообразования в русском языке советской эпохи.

В течение этих же десятилетий продолжали создаваться и переиздаваться учебные пособия по истории русского литературного языка: кроме книги А. И. Ефимова, названной выше, несколькими изданиями выходили в свет учебники и пособия, составленные А. И. Горшковым, А. В. Степановым, А. Н. Кожиным. Упомянем также пособия Ю. А. Бельчикова, Г. И. Шкляревского, Е. Г. Ковалевской.

В течение самых последних -лет курс “Истории русского литературного языка” начал изучаться в университетах социалистических стран. По этому курсу были составлены учебники, отвечающие методологическим требованиям марксистско-ленинской теории, в Германской Демократической Республике,в Польше и в Болгарии.

Принципиально важное значение имеет статья А. И. Горшкова “О предмете истории русского литературного языка”.

Содержание истории русского литературного языка как научной дисциплины заключается в раскрытии “внешней истории” языка (противопоставляемой “внутренней истории”, рассматривающейся в курсах исторической грамматики и исторической фонетики и лексикологии русского языка). История русского литературного языка призвана прослеживать все исторические изменения в условиях общественного функционирования литературного языка на всех этапах социального развития данного речевого коллектива (народности или нации). Так как одним из признаков развитого литературного языка является его многофункциональность, то одна из важных задач, встающих перед историками литературного языка, заключается в прослеживании возникновения и развития его функциональных стилей.

В основу истории русского литературного языка как научной дисциплины положен марксистский тезис единства языка и сознания и марксистско-ленинское учение о нациях и национальных языках. Развитие языка неразрывно связано сжизнью народа - творца и носителя языка. Именно на материале истории литературных языков этот диалектико-материалистический тезис познается с особой ясностью и силой. История литературного языка тесно связана с историей народности или нации, с историей ее культуры, литературы, науки и искусства. Изменения в условиях общественного функционирования литературных языков определяются в конечном счете и опосредованно этапами социального развития общества.

Современный русский литературный язык, обладающий большим богатством выразительных и изобразительных средств, выступает в качестве высшей формы языка общенародного и отличается от последнего тем, что это язык, “обработанный мастерами слова”.

Отграничивая понятие “литературный язык” от близкого ему понятия “язык художественной литературы”, мы вместе с тем сознаем, что одним из отличительных свойств художественности в языке должна быть признана эстетическая функция слова, присущая каждому языковому факту в произведениях искусства слова.

Таким образом, не следует превращать историю литературного языка в серию очерков по языку отдельных писателей. Но вместе с тем нельзя забывать и о том, что, по определению В. И. Ленина, “закрепление в литературе” следует считать важнейшим признаком языка нации. Правильно также заявление В. Г. Белинского о том, что появление каждого нового крупного писателя создает условия для поступательного развития всего литературного языка в целом.

Одна из главных задач, стоящих перед историей русского литературного языка как научной дисциплины, показ того, кто именно из мастеров слова и как “обрабатывал” общенародный русский язык, чтобы он стал “великим и могучим” языком, по единодушному отзыву русских и зарубежных писателей и ученых.

Литературный язык, будучи высшей ступенью речевого общения для того или иного общественного коллектива на определенном этапе социального развития, противопоставляется различным “низшим”, некодифицированным речевым средствам, не отражаемым обычно в письменности. Письменная закреп-ленность рассматривается как обязательный и наиболее показательный признак литературного языка как такового. Однако на определенном историческом этапе создается и устно-разговорная разновидность литературного языка, вступающая в непрерывное взаимодействие с его высшей, письменной формой. Задача историков русского литературного языка-проследить и за указанным взаимодействием, отраженным в творчестве мастеров слова. Вместе с тем происходит и постоянное взаимодействие литературного языка, подчиненного строго упорядоченным нормам словоупотребления, с речевыми формами некодифицированного общения людей. Изучение и этого взаимодействия тоже должно рассматриваться в круге задач, поставленных перед исследователями литературного языка.

Целью нашей работы является дать краткий очерк истории русского литературного языка (в традиционном понимании этого термина) за все время его развития, с Х по XX вв., в связи с историей русского народа, главным образом-с литературой, используя при этом новые, ранее не привлекавшиеся к историко-языковому изучению письменные памятники, преимущественно для донационального периода развития русского языка. Такими произведениями древнерусской литературы, язык и стиль которых еще не изучены, являются “Слово о Законе и Благодати” митрополита Илариона (XI в.), “Сказание о Борисе и Глебе” (XI-XII вв.), “Слово о погибели Рускыя земли” (XIII в.), “Похвала княаю Ивану Калите” (XIV в.), “Слово иное” и “Повесть о купце Харитоне Белоулине” (XVI в.). Особый раздел отведен исследованиям языка и стиля грамот на бересте, новонайденных исторических источников.

При изучении национального периода развития русского литературного языка отдельная глава посвящена лингвистическому наследию В. Г. Белинского и выяснению его роли в истории русского литературного языка.

Впервые включается в лингвоисторическое изучение язык и стиль произведений В. И. Ленина. Язык трудов великого вождя пролетарской революции органически связан со всем ходом развития русского литературного языка предшествующей эпохи и открывает собою развитие русского литературного языка советского периода.

В заключительной главе книги мы пытаемся проследить за тем, как изменения в общественных функциях русского литературного языка, произошедшие после Великой Октябрьской социалистической революции, отразились в его лексике и отчасти в грамматическом строе.

Таким образом, мы предлагаем вниманию читателей в краткой форме возможно более полный очерк развития, становления и исторических судеб литературного языка нашего народа в тесной связи и во взаимодействии с его историей. Как нам удалось справиться с поставленными перед собою задачами, предоставим судить читателям.

Глава первая. Периодизация истории русского литературного языка

История литературного языка обнаруживает те органические отношения, которые на всех этапах общественного развития существуют между языком и историей народа. В словарном составе литературного языка, в его функциональных стилях ярче и заметнее всего отражаются те события, которыми ознаменованы определенные поворотные этапы в жизни народа. Формирование книжной литературной традиции, ее зависимость от смены общественных формаций, от перипетий классовой борьбы сказывается в первую очередь на общественном функционировании литературного языка и его стилистических ответвлений. Развитие культуры народа, его государственности, его искусства, и в первую очередь искусства слова-литературы, накладывает неизгладимую печать на развитие литературного языка, проявляясь в совершенствовании его функциональных стилей. Следовательно, периодизация истории русского литературного языка может строиться не только на базе тех этапов, которые переживает общенародный язык в результате объективных процессов внутреннего спонтанного развития его основных структурных элементов - звукового строя, грамматики и словарного состава, - но и на соответствиях между этапами исторического развития языка и развития общества, культуры и литературы народа.

Периодизация истории русского литературного языка до сих пор почти не служила предметом специального научного исследования. Те исторические этапы, которые фиксируются, вузовскими программами по истории русского литературного языка, намечены в статье В. В. Виноградова “Основные этапы истории русского языка”. В курсе лекций А. И. Горшкова мы находим периодизацию истории русского литературного языка согласно действовавшим в те годы вузовским учебным программам: 1. Литературный язык древнерусской (древневосточносла-вянской) народности (X-начало XIV вв.); 2. Литературный язык русской (великорусской) народности (XIV-середина XVII вв.); 3. Литературный язык начальной эпохи формирования русской нации (середина XVII-середина XVIII вв.); 4. Литературный язык эпохи образования русской нации и общенациональных норм литературного языка (середина XVIII-начало XIX вв.); 5. Литературный язык русской нации (середина XIX в.-по наши дни).

Позволим себе сделать отдельные критические замечания по поводу предлагаемой периодизации истории русского литературного языка. Прежде всего нам кажется, что в этой периодизации недостаточно учтена связь истории языка с историей народа. Выделяемые периоды соответствуют, скорее, имманентному развитию структурных элементов общенародного русского языка, чем развитию собственно языка литературного, которое немыслимо без неразрывной связи с историей русской государственности, культуры и в первую очередь истории русской литературы. Во-вторых, указанная периодизация страдает излишней дробностью и механистичностью, в ней искусственно разрываются на отдельные обособленные периоды такие этапы языкового исторического развития, которые должны были бы рассматриваться в неразрывном единстве.

Изложим нашу концепцию периодизации истории русского литературного языка в неразрывной связи с историей русского народа, его культуры и литературы.

Нам кажется наиболее целесообразным подразделить всю тысячелетнюю историю нашего литературного языка не на пять, а всего на два основных периода: период донационального развития русского литературно-письменного языка и период его развития как языка национального. Гранью между обоими намечаемыми периодами естественно было бы признавать время около середины XVII в., откуда, по известному определению В И. Ленина, начинается “новый период русской истории”.

Закономерности развития славянских литературных языков, благодаря которым отличаются в них донациональные и национальные периоды, прослежены и обоснованы в докладе В. В Виноградова, сделанном им на V Международном съезде славистов в Софии. Различия эти достаточно заметны и характерны. К числу наиболее существенных следует отнести появление в национальный период развития литературного языка его устно-разговорной формы, которая как средство.устного всенародного общения между членами языкового коллектива, по-видимому, отсутствовала в древнюю эпоху, когда письменно-литературная форма языка непосредственно соотносилась с диалектной разговорной речью и противопоставлялась этой последней.

В последние годы была предложена чл.-кор. АН СССР Р. И. Аванесовым особая периодизация древнейшего этапа развития русского литературного языка. В докладе на VII Международном съезде славистов в Варшаве (1973 г.), выдвигая на передний план соотношения между древнерусским (древневосточнославянским) книжным типом языка, языком собственно литературным и языком народно-диалектным, названный ученый предложил следующее хронологическое разделение эпохи: XI в.-первая половина XII в.; вторая половина XII в.-начало XIII в.; XIII-XIV вв. Основано данное деление на все более и более, по мнению Р. И. Аванесова, углубляющемся расхождении книжно-письменного и народно-диалектного языка с учетом жанровых разновидностей письменных памятников, которые строго разграничены в функциональном отношении.

Членение истории русского литературного языка на донациональный и национальный периоды развития достаточно широко принято как советскими, так и зарубежными историками русского, языка.

Что касается того решительного отграничения эпохи развития литературного языка русской народности (XIV-XVII вв. - обычно называемый Московским периодом) от предшествующего времени, предлагаемого лекциями А. И. Горшкова и вузовской программой, то с этим согласиться нельзя, прежде всего исходя из закономерностей развития собственно литературно-письменного языка данной эпохи. Именно литературный язык Московского периода неразрывно связан с литературным развитием всей предшествующей поры. Ведь мы знаем о единстве литературы, отражаемой этим языком, т. е. той древнерусской литературы XI-XVII вв., в которой наблюдаются одни и те же литературные процессы, бытование и переписывание одних и тех же текстов, возникших еще в XI или XII вв. в древнем Киеве, а переписывавшихся и бытовавших в Московской Руси, на севере и к северо-востоку от Киева, и в XIV в. (“Лаврентьевская летопись”), и в XVI в (“Слово о полку Игореве”) и даже в XVII в. (“Моление Даниила Заточника”). То же относится и к таким переводным произведениям Киевской эпохи, как “История Иудейской войны” Иосифа Флавия, “Александрия” или “Девгеньево деяние”, которые, несомненно, возникли в XII-XIII вв., большинство же списков восходит к XV- XVII вв. Таким образом, единство древнерусской литературы на всем протяжении развития с XI по XVII в. обеспечивало и единство традиции древнерусского литературно-письменного языка вплоть до середины XVII в.

Слишком дробное подразделение периодов развития русского литературного языка национального периода, предлагаемое А. И. Горшковым, тоже не может быть признано достаточно обоснованным. Так, нам думается, нецелесообразно отделять резкой гранью язык второй половины XIX в. от предшествующей пушкинской эпохи, когда, несомненно, уже закладываются основы развития лексико-семантической и стилистической системы русского национального литературного языка, продолжающей существовать и в наши дни.

Итак, согласно нашему, убеждению, наиболее рационально выделение лишь двух, главных и основных периодов развития русского литературного языка: периода донационального, или периода развития литературно-письменного языка народности (вначале народности древнерусской, общевосточнославянской, а затем, с XIV в., народности великорусской), иначе древнерусского литературно-письменного языка до XVII в., и периода национального, охватывающего развитие русского литературного языка в собственном смысле этого термина, как национального языка русской нации, начиная примерно с середины XVII в. по наши дни.

Естественно, что в каждом из названных основных периодов развития русского литературного языка выделяются более мелкие подпериоды развития. Так, донациональный период распадается на три подпериода. Подпериод киевский (с Х по начало XII в.) соответствует историческому существованию единой восточнославянской народности и относительно единого древнерусского (Киевского) государства. Названный подпериод легко вычленяется и по такому заметному структурному признаку, как “падение глухих”, или изменение редуцированных гласных ъ и ь в полные гласные в сильных позициях и в нуль звука в слабых позициях, что, как известно, приводит к решительной перестройке всей фонологической системы древнерусского общенародного языка.

Второй подпериод падает на время с середины XII по середину XIV в., когда заметно проявляются в литературно-письменном языке диалектные ответвления единого восточнославянского языка, приведшие в конце концов к образованию отличающихся друг от друга по чертам фонетики, морфологии и лексики зональным разновидностям древнерусского литературно-письменного языка в эпоху феодальной раздробленности.

Третий подпериод развития литературно-письменного языка приходится на XIV-XVII вв. Для северо-востока-это язык Московского государства, в остальных областях восточнославянского заселения-это начальные основы впоследствии развившихся самостоятельных национальных языков восточнославянских народностей (белорусский и украинский), выступающие в XV-XVII вв. в качестве письменного языка всего Литовско-Русского государства, или “проста русска мова”, обслуживавшая как будущих белоруссов, так, и предков украинской народности.

Национальный период развития русского литературного языка также можно подразделить на три подпериода. Первый из них охватывает середину, или вторую половину XVII в., до начала XIX в. (до эпохи Пушкина). К этому времени в основном установились фонетическая и грамматическая системы русского общенародного языка, однако в литературном, письменном языке продолжают чувствоваться с достаточной силой следы ранее сложившейся традиции в формах церковнославянской и деловой русской речи. Это подпериод переходный, под-период постепенного установления и образования всесторонних норм современного русского литературного языка как языка нации.

Второй подпериод можно было бы назвать, пользуясь удачным определением, которое было намечено у В. И. Ленина, временем “от Пушкина до Горького”. Это время с 30-х годов XIX в. до начала XX в., конкретнее, до эпохи пролетарской революции, положившей конец господству помещиков и буржуазии, время развития русского литературного языка как языка буржуазной нации. В эти годы с особенной интенсивностью обогащался словарный состав языка, развивавшегося на основе широкого демократического движения, в связи с расцветом русской литературы и демократической публицистики.

И, наконец, вычленяется третий подпериод в истории русского литературного языка, начинающийся со времени подготовки и осуществления пролетарской революции, подпериод советский, продолжающийся и в наши дни.

Такова в общих чертах периодизация истории русского литературного языка, которая кажется нам наиболее приемлемой.

Глава вторая. Начало письменности у восточных славян как основная предпосылка возникновения литературного языка

Вопрос о начале письменности у предков русского народа- древних восточнославянских племен - имеет непосредственное отношение к истории русского литературного языка: письменность является необходимой предпосылкой появления письменно-литературного языка. До недавнего времени историческая наука, отвечая на вопрос, когда и в связи с чем появилась своя система письма у восточных славян, указывала на относительно позднее возникновение собственной письменности на Руси, связывая ее начало с воздействием христианской религии и церкви. Согласно этому традиционному взгляду, восточнославянская письменность начинает развиваться лишь с самого конца Х в. на основе старославянской, или древнецерковнославянской, системы письма, полученной восточными славянами в готовом виде в период так называемого крещения Руси, которое приурочивалось на основании сообщений летописи к 989 г. Однако уже давно у историков стали накапливаться факты, которые не подтверждали этого традиционного взгляда и наводили на предположение о более раннем возникновении письма у восточных славян. В течение последних двух десятилетий данные подобного рода все увеличиваются в числе, и настало время их подытожить и систематизировать. Свидетельства о более раннем начале письменности у восточных славян, чем то, что предполагалось научной традицией, могут быть сведены к трем группам: данные, извлекаемые из традиционных письменных источников по истории древнерусского общества; данные, добытые новейшими археологическими исследованиями; известия иностранных писателей-современников, сообщавших сведения о Древней Руси. Под традиционными источниками по древнейшему периоду Руси мы подразумеваем прежде всего такой ценнейший исторический памятник, как “Начальная летопись”, или “Повесть временных лет”, созданная в Киеве в конце XI-начале XII в. В состав этого сложного памятника вошли тексты договоров, заключенных древнейшими киевскими князьями, жившими задолго до крещения Руси, с византийской империей.

Ученые, стоявшие на традиционной точке зрения, например акад. В. М. Истрин, полагали, что тексты этих договоров первоначально создавались на греческом языке, а затем при составлении “Повести временных лет”, в начале XII в., могли быть извлечены из киевских княжеских архивов и лишь тогда переведены на древний славяно-русский литературный язык для включения их в летопись. В 1936 г. вопросом о языке сохраненных “Начальной летописью” договоров киевских князей с греками занялся С. П. Обнорский. Он доказал, что перевод текста договоров на славянский язык должен быть признан современным их оригиналам. Договоры при самом их составлении оформлялись одновременно на двух языках: на греческом для Византии и на древнерусском (славяно-русском) для Киевского княжества. Уже сама возможность появления древнерусского текста этих договоров предполагает наличие у восточных славян развитой письменности по крайней мере в первые годы Х в., т. е. почти за столетие до традиционного срока крещения Руси.

Если же обратимся к текстам самих дошедших до нас договоров, то там обнаружим сообщения, которые не оставят ни малейших сомнений в том, что тогдашние восточные славяне свободно и достаточно широко пользовались своей письменностью.

В договоре с греками киевского князя Олега, помещенном в “Повести временных лет” под 6420 летом (912 г.), мы читаем: “И о работающих во грекох Руси у хрестьанского царя. Аще кто умреть, не урядивь своего имЬния, ци своих не имать, да възвратить имение к малым ближикам в Русь. Аще ли сотворить обряжение таковый, возметь уряженое его, кому будеть писал наслЬдити имЬнье его, да насладит е”. Последние слова абзаца могут быть переведены следующим образом: “Если он сделает завещание, то тот пусть возьмет имущество его, кому он напишет об этом в своем завещании”.

В, словах договора кому будеть писал (кому он напишет) - мы можем видеть прямое указание на то, что завещания писались русскими купцами собственноручно. Если бы речь шла о завещаниях, написанных нотариусами по-гречески (под диктовку завещателей), то тогда употребили бы глаголы завещал или отказал. Таким образом, жившие в начале Х в. в Константинополе восточные славяне могли составлять письменные завещания о принадлежащем им имуществе, т. е., несомненно, умели писать на своем родном языке, ибо еще труднее предположить, что они были настолько образованными, что могли писать по-гречески.

В договоре, заключенном между князем киевским Игорем и византийским правительством и помещенном в “Начальной летописи” под 6453 летом (945 г.), мы читаем о золотых и серебряных печатях, которые имели при себе послы киевского князя. А печать, конечно, была снабжена надписью с именем ее владельца! (Все известные до сих пор археологам древнерусские печати всегда носят на себе имя владельца. Печатей анонимных, отмеченных только каким-либо специальным знаком или гербом, без имени, археология не знает.)

В тексте того же договора находим: “НынЬ же увЬдЬлъ есть князь вашь посылати грамоты ко царству нашему: иже посылеми бывають от них поели и гостье, да приносять грамоту, пишюче сице: яко послахъ корабль селико”. Выделенные курсивом слова свидетельствуют о том, что в древнем Киеве во времена Игоря была княжеская канцелярия, снабжавшая грамотами-удостоверениями корабли купцов, направлявшихся торговать в Константинополь.

Обратимся к данным археологии. В 1949 г. при раскопках кургана возле села Гнездово под Смоленском советскому археологу Д. А. Авдусину удалось обнаружить среди других находок в слоях, относимых к 20-м годам Х в., надпись на боковой поверхности глиняного сосуда - корчаги. Надпись сделана славянскими кирилловскими буквами и справедливо была признана древнейшей русской надписью. Прочтение ее до сих пор еще не может признаваться бесспорным. Первыми издателями было предложено чтение гороухща со значением горчица. Тогда же проф. П. Я. Черных внес поправку в это прочтение, уточнив его в соответствии с данными исторической фонетики русского языка. Он предложил читать загадочное слово как гороуш(ь)на, сопоставив его с известным из канонических старославянских текстов прилагательным гороушьно- зерно горчичное. Впоследствии выдвигались еще и иные прочтения: Гороуня- притяжательное прилагательное от имени собственного Гороунъ (предполагаемый владелец корчаги); сочетание “Гороух Yа (пьса)”-Гороух написал (Гороух-владелец сосуда). Однако, как бы мы ни читали эту надпись, остается непреложным тот факт, что кирилловское письмо было распространено у восточных славян уже в первое десятилетие Х в. и использовалось отнюдь не для религиозных, а для бытовых целей.

Второе важное археологическое открытие было сделано румынскими учеными при работах по прорытию судоходного канала Дунай - Черное море, недалеко от г. Констанцы. Это так называемая Добруджанская надпись.

Каменная плита, на которой была начертана Добруджанская надпись, плохо сохранилась, не все в этой надписи может быть прочитано, однако четко просматриваются строки, содержащие датировку надписи 6451 г. (943 г.). По словам румынского слависта Д. П. Богдана, издавшего и исследовавшего в 1956 г. названный памятник, “Добруджанская надпись 943 г.-самая древняя кирилловская надпись, высеченная на камне и снабженная датой... С фонетической точки зрения Добруджанская надпись 943 г. приближается к древнеславянским текстам русской редакции (например, к Остромирову евангелию)”.

Самую широкую известность за последние полтора-два десятилетия приобрели археологические раскопки, обнаружившие грамоты на бересте в Новгороде и в некоторых других древних городах Северо-Западной Руси. Культурно-историческое значение этих находок невозможно переоценить. Однако для решения вопроса о начале восточнославянской письменности они могут привлекаться лишь как косвенные свидетельства. Текстов грамот, восходящих ко времени ранее XI в., пока не найдено. Большая часть, берестяных грамот принадлежит к XI, XII, XIII и XIV вв., т. е. к эпохе, в которой наличие развитой и распространенной восточнославянской письменности не вызывало сомнений (см. об этом подробнее на с. 56 и ел.). Берестяные грамоты доказывают массовое распространение письма по крайней мере в XI в., что было бы абсолютно невозможным, если исходить из традиционной датировки начала письменности на Руси концом Х в. Археологи не теряют надежды обнаружить берестяные грамоты в слоях Х в. древнего Новгорода, так как в этих старейших археологических слоях находят орудия письма, “писала”, которыми наносили на бересту буквенные знаки.

Таким образом, археологические открытия последних десятилетий не оставляют места сомнениям о раннем возникновении письма у наших далеких предков, восточнославянских племен IX-Х вв.

Обратимся к разбору сведений, сообщаемых о русском письме иностранными авторами.

О жизни и быте восточнославянских племен на заре их государственного существования повествуют произведения писателей соседних с Древней Русью народностей. Особенно интересны для нас свидетельства, оставленные путешественниками, географами и историками, писавшими на арабском языке. Культура арабского народа была в эпоху раннего средневековья более высокой по сравнению с европейскими странами, так как у арабов во многом сохранилось научное наследие античности. Известен рассказ арабского писателя Ахмета Ибн-Фадлана, совершившего путешествие из древнего Хорезма на Волгу, в столицу тогдашнего Булгарского государства город Булгар, в 921- 922 гг. В своей книге он сообщает между прочим о своих встречах с русскими купцами, об их обычаях и обрядах. Ахмет Ибн-Фадлан был свидетелем погребения богатого руса, торговавшего в Булгаре и скончавшегося там. Погребение совершалось по древнему языческому обряду, сопровождавшемуся сожжением юной жены покойника и принадлежавшего ему имущества. Нет сомнения, что умерший русский купец был еще язычником. После завершения всех погребальных обрядов, как пишет Ибн-Фадлан, “они соорудили... нечто вроде круглого холма и водрузили в середине его большое бревно хаданга (белого дерева), написали на нем имя (этого) мужа и имя царя русов и удалились”.

Итак, по свидетельству Ибн-Фадлана, в 921-922 гг. русы-язычники могли писать и пользовались своим письмом для начертания имен на могилах. К сожалению, арабский автор ничего не сообщает о том, каким именно было виденное им письмо древних русов.

Подробности о характере письма, которым пользовались русы в Х в., мы находим у другого арабского писателя того же времени, у Абуль-Фараджа Мухаммеда Ибн-аби-Якуба, известного под прозвищем Ибн-ан-Надим. Его труд, написанный в 987-988 гг. под заглавием “Книга росписи известий об ученых и именах сочиненных ими книг”, содержит раздел “Русские письмена”, в котором говорится: “Мне рассказывал один, на правдивость коего я полагаюсь, что один из царей горы Кабк (Кавказских гор) послал его к царю русов; он утверждал, что они имеют письмена, вырезываемые на дереве. Он же показал (буквально: он же вынул) мне кусок белого дерева, на котором были изображения; не знаю, были ли они слова или отдельные буквы, подобно этому”. И далее в арабских рукописях Ибн-ан-Надима следует прорись письменных знаков в составе одной строки, над расшифровкой которой тщетно трудились многие ученые. Очевидно, позднейшие переписчики настолько исказили надпись, что надеяться на более точное ее прочтение сейчас не приходится. Однако в приведенном сообщении обращают на себя внимание отдельные подробности (знаки вырезываются на куске белого дерева), которые позволяют сделать вывод, что, по-видимому, собеседник арабского автора показывал ему не что иное, как древнюю грамоту на бересте.

Наконец, одно из интереснейших свидетельств в пользу большой древности русского (восточнославянского) письма мы имеем в списках “Паннонского жития”, т. е. жизнеописания основоположника древнеславянской письменности Константина (Кирилла) Философа. В этом памятнике сообщается, что во время своего миссионерского путешествия в Хазарию (около 860 г.) Константин побывал в Корсуни и “обрате ту евангелие и псалтырь руськы письмены писано, и человека обрЬть глаголюще тою беседою, и бесЬдовавъ с нимъ и силу рЬчи приим, своей бесЬд в прикладая, различьна письмена глас"ная и съглас"ная, и въскорЬ начать чисти и сказати” В переводе эти слова могут быть переданы так Константин Философ нашел в Корсуни евангелие и псалтирь, написанные русским письмом. Там же он встретил человека, говорившего на русском языке, беседовал с ним и от него научился читать на его языке, сопоставляя этот язык со своим, т. е. с хорошо известным ему древне-македонским славянским наречием. Свидетельство “Паннонского жития” принадлежит к числу “проклятых” вопросов ранней славянской письменности По поводу истолкования этого свидетельства высказывалось немало самых различных и противоположных мнений.

При современном состоянии русских и иностранных исторических источников, сообщающих лишь случайные и отрывочные сведения о письменности древних русичей в начальный период существования их государства, вряд ли можно надеяться на скорое и определенно ясное решение проблемы Однако самый факт свидетельства не может быть безразличным для решения вопроса о возникновении письменности у восточных славян. Если верить “Паннонскому житию” буквально, то следует признать, что Константин Философ еще за несколько лет до изобретения им славянской азбуки мог видеть и изучить письмо древних русов.

Итак, обзор основных отечественных и иностранных источников, свидетельствующих об относительно раннем начале письменности у восточных славян, позволяет нам сделать единственно правильный вывод о том, что письменность у наших предков возникла, во-первых, задолго до официального крещения Руси, во всяком случае в самом начале Х в., а может быть, и несколько раньше. И, во-вторых, возникновение восточнославянской письменности, хотя она, несомненно, связана и с общим культурным наследием, всех славянских народов, письменностью древнеславянской, кирилловской, должно быть объяснено не воздействием извне, а прежде всего внутренними потребностями развивавшегося общественного строя древних восточных славян, переходивших к Х в. от первобытных общин к ранним формам государственности и феодального строя. Мы можем выразить свое полное согласие с акад. Д. С. Лихачевым, который писал еще в 1952 г.: “Таким образом, к вопросу о начале русской письменности следует подойти исторически как к необходимому этапу во внутреннем развитии восточных славян”. Вместе с тем следует еще раз подчеркнуть, что начало письменности отнюдь не означает возникновения литературного языка, а является только первой и самой необходимой предпосылкой для его становления.

Глава третья. Проблемы образования древнерусского литературно-письменного языка

Под древнерусским литературно-письменным языком принято понимать тот язык, который дошел до нас в письменных памятниках, как сохранившихся непосредственно в древнейших рукописях XI-XII вв, так и в позднейших списках. Письменный язык древнейшего времени обслуживал многосторонние общественные потребности Киевского государства: он служил нуждам государственного управления и суда; на нем оформлялись официальные документы, им пользовались в частной переписке; на древнерусском литературном языке создавались летописные повести и другие произведения русских авторов

Древнерусским письменным языком пользовалось как основное восточнославянское население Киевского государства, так и представители других, неславянских племен, вошедших в его состав: финских на севере и востоке, тюркских на юге, балтийских на северо-западе. Очень вероятно, что распространение древнерусского письменного языка перешагнуло пределы государственных границ и он был в употреблении и у печенегов, и у древних кабардинцев в предгорьях Кавказа, и у молдаван в Прикарпатье.

Литературно-письменный язык был призван обслуживать все потребности древнерусского общества. У нас нет поэтому ни социологических, ни лингвистических оснований противопоставлять литературному языку язык деловых письменных памятников древней эпохи, таких как, например, “Русская правда” или грамоты, будь они на пергамене или на бересте

Один и тот же по своей внутренней структуре литературно-письменный язык мы обнаруживаем в письменных памятниках, созданных на территории Древней Руси, и оригинального и переводного происхождения.

Уже при самом поверхностном знакомстве с языком письменных памятников древнерусской эпохи обнаруживается его смешанный характер Во всех его типах и жанрах соприсутствуют элементы как восточнославянские, народные, так и старославянские, книжные. Трудами русских ученых XIX в А. Х. Востокова, К. Ф. Калайдовича, И. И. Срезневского, И. В. Ягича, А. И. Соболевского и др было твердо установлено лишь то, что русская письменность и литература до Ломоносова пользовалась языком, представлявшим собою конгломерат народного, восточнославянского, с древнецерковнославянским, болгарским по происхождению Было определено, что соотношение собственно русских и старославянских речевых элементов в различных памятниках древнерусской письменности колеблется в зависимости от жанра произведения и от степени образованности автора, а отчасти и писца той или иной рукописи. Было выяснено, что, кроме письменности на этом смешанном языке (древнецерковнославянском русского извода), в Древней Руси была и такая письменность, которая создавалась на чисто русском языке Наконец, было доказано, что старославянские (древнеболгарские) элементы русского литературного языка с течением времени все более и более вытесняются и уступают место элементам русской народной речи, что находит окончательное завершение к первым десятилетиям XIX в., примерно к эпохе Пушкина. Все остальное в этих проблемах продолжало быть спорным вплоть до советского времени.

Прежде всего оставался открытым вопрос о первичности или вторичности того или иного речевого элемента в составе славянорусского литературного языка, которым уже в Х в начала пользоваться Киевская Русь.

Первым из русских филологов, писавших в советское время, четко и полно изложил концепцию природы и происхождения древнерусского литературного языка А. А. Шахматов Он не оставил без внимания ни одного из вопросов, выдвинутых в области названной проблемы его научными предшественниками, и в этом отношении высказанная им стройная теория происхождения русского литературного языка может рассматриваться как синтез всего того, что было сделано исследователями на протяжении XIX в Закономерно эту концепцию называть традиционной теорией происхождения русского литературного языка.

Более решительно, чем его предшественники, А. А Шахматов возводил древнерусский, а тем самым и современный русский литературный язык к языку древнецерковнославянскому как к непосредственному источнику А А. Шахматов писал о постепенно совершавшемся в ходе исторического развития преобразовании древнеболгарского по происхождению письменного языка в современный русский литературный язык.

Сопоставляя историю русского литературного языка с историей западноевропейских языков, развивавшихся в средневековый период под сильным воздействием латыни, А А Шахматов пришел к заключению, что в отличие от Запада, где латинский язык никогда не ассимилировался с народно-разговорными языками, церковнославянский “с первых же лет своего существования на русской почве стал ассимилироваться народному языку, ибо говорившие на нем русские люди не могли разграничивать в своей речи ни свое произношение, ни свое словоупотребление от усвоенного ими церковного языка”. Очевидно, А А Шахматов допускал, что древнецерковнославянский язык в Киевской Руси использовался не только как язык культа и письменности, но служил и разговорным языком для какой-то образованной части населения. Продолжая эту мысль, он утверждал, что уже памятники XI в. доказывают, что произношение церковнославянского языка в устах русских людей утратило свой чуждый русскому слуху характер.

Таким образом, А А. Шахматов признавал смешанным состав современного русского литературного языка, считая присущие ему народные, восточнославянские по происхождению, речевые элементы позднейшими, внесенными в него в ходе постепенного его “ассимилирования живой русской речи”, элементы же древнецерковнославянские, болгарские по этнолингвистическому истоку, причисляя к первоначальной основе литературно-письменного языка, перенесенного от южных славян в Киевскую Русь в Х в.

Эта точка зрения, точно и определенно сформулированная в трудах А. А Шахматова, разделялась примерно до середины 1930-х годов громадным большинством советских филологов- лингвистов и литературоведов На этой позиции стояли, например, В. М. Истрин, А С Орлов, Л. А Булаховскии, Г. О. Винокур.

Новая научная теория, подчеркивавшая значение восточнославянской народноречевой основы в процессе сложения древнерусского литературного языка, была выдвинута проф. С П. Обнорским в 1934 г. Ученый подробно проанализировал язык древнейшего юридического памятника Киевской Руси, сложившегося в XI в. и дошедшего до нас в старшем Синодальном списке “Новгородской кормчей”, датируемой 1282г. Как показывает тщательно проведенный С. П. Обнорским анализ языка этого памятника, преимущественно фонетики и морфологии, он почти совершенно лишен каких бы то ни было речевых элементов старославянского происхождения и, наоборот, в нем чрезвычайно широко представлены черты восточнославянского характера. Это наблюдение позволило С. П. Обнорскому закончить свое исследование выводами, имеющими отношение к проблеме образования древнерусского литературного языка.

Ученый писал тогда: “Итак, Русская Правда, как памятник русского литературного языка, как старейший его свидетель, дает нити для суждения о самом образовании нашего литературного языка. Русский литературный язык старейшей эпохи был в собственном смысле русским во всем своем остове. Этот русский литературный язык старшей формации был чужд каких бы то ни было воздействий со стороны болгарскоЬизантийской культуры, но, с другой стороны, ему не были чужды иные воздействия - воздействия, шедшие со стороны германского и западнославянского миров На этот русский литературный язык, видимо, первоначально взращенный на севере, позднее оказала сильное воздействие южная, болгарскоЬизантийская культура. Оболгарение русского литературного языка следует представлять как длительный процесс, шедший с веками crescendo. Недаром русско-болгарские памятники старшего периода содержат в известных линиях русских элементов даже более, чем сколько их оказывается в современном нашем языке. Очевидно, по этим линиям оболгарение нашего литературного языка последовало позднее в самом процессе его роста”.

Точка зрения, на которую стал С. П. Обнорский в 1934 г., позволила ему и в последующие годы обогатить историю русского языка рядом интересных исследований Так, в 1936 г. была напечатана его статья, посвященная языку договоров русских с греками, о которой было сказано выше (с. 22) Л В 1939 г. появилась статья о “Слове о полку Игореве”. В обеих названных работах мысли, высказанные в статье о языке “Русской правды”, нашли дальнейшее развитие и уточнение В частности, не выдержало испытания временем предположение о первоначальном северном происхождении русского литературного языка Обращение С. П Обнорского к источникам, прежде всего к “Слову о полку Игореве” как к памятнику древнейшего поэтического творчества, дало возможность говорить о Киевской Руси, как о подлинной колыбели русского литературного языка Отпало также предположение о древнем воздействии на русский литературный язык германской или западнославянской речевой стихии. Не выдержали проверки и отдельные собственно историко-грамматические положения, высказывавшиеся С. П. Обнорским в статье о “Русской правде”, а именно положения о том, что глагольная форма аориста якобы не являлась исконной принадлежностью русского языка и была в него внесена позднее под старославянским (болгарским) воздействием. Преобладание в языке “Слова о полку Игореве” именно этой выразительной формы прошедшего времени глагола заставляло отказаться от гипотезы о ее иноязычном происхождении и признать ее исконную принадлежность русскому литературному языку.

Что же касается основного во взглядах С. П Обнорского на происхождение русского литературного языка, то положение об исконности русской речевой основы в литературном языке старшей формации продолжало с еще большей уверенностью звучать в последующих его работах.

Гипотеза, выдвинутая С. П. Обнорским, была встречена рядом критических выступлений. Во-первых, против положений, высказанных С. П. Обнорским в его первой статье, возражал известный советский славист проф. А. М. Селищев, критическая статья которого увидала свет лишь в 1957 г.

Обстоятельный разбор взглядов С П. Обнорского на происхождение русского литературного языка был дан также проф. С. И. Бернштейном во вступительной статье к четвертому изданию книги А А Шахматова “Очерк современного русского литературного языка” (1941 г.). С И. Бернщтейн признает бесспорную ценность работ С П. Обнорского в том, что гипотезу о русской основе древнерусского литературного языка, выдвигавшуюся прежними исследователями лишь абстрактно, эти работы переносят на почву конкретного изучения языка памятников Однако С. И. Бернштейн отметил в качестве методологического недочета работ С. П. Обнорского то, что в них слишком много внимания уделено критериям фонетическим и морфологическим и слишком мало-словарным и фразеологическим, которые имеют наибольшее значение при решении вопроса о первоначальной основе литературного языка. Отрицательной стороной работ С. П. Обнорского С. И. Бернштейн признавал также и то, что в них исследованы пока лишь два языковых памятника. Он указывал на необходимость привлечения таких произведений русских авторов, которые были созданы в XI-XIII вв и дошли до нас в относительно ранних списках, например “Житие Феодосия Печерского” и “Сказание о Борисе и Глебе”, сохранившиеся в списке “Успенского сборника” XII в “Не исключена возможность,-писал С. И. Бернштейн, - что обследование других памятников, и прежде всего обследование лексико-фразеологическое на широкой сравнительной основе, приведет к необходимости дальнейших поправок, может быть, даже к замене постулированного акад Обнорским хронологического различия между чисто русским литературным языком древнейшей эпохи и позднейшим “оболгаренным языком”, представлением о различии одновременно развивавшихся жанров литературы и стилей языка”.

Справедливая и беспристрастная научная критика не остановила исследовательских устремлений С. П. Обнорского, и он продолжал разрабатывать выдвинутую им гипотезу о восточнославянской речевой основе древнерусского литературного языка старшей формации. В годы Великой Отечественной войны им написана новая большая работа, удостоенная Государственной премии I степени. В этом исследовании С. П. Обнорский значительно расширяет круг анализируемых им памятников древнейшего периода русского литературного языка. В книге четыре очерка: 1. “Русская правда” (краткая редакция); 2. Сочинения Владимира Мономаха; 3 “Моление Даниила Заточника” и 4. “Слово о полку Игореве”. Расширение исследовательской базы естественно способствует большей убедительности тех выводов, которые могут быть сделаны исследователем из своих наблюдений.

В отличие от ранних статей С П. Обнорского, в “Очерках...” уделяется достаточное внимание не только звуковому и морфологическому строю языка исследуемых памятников, но и синтаксису и лексике. В ходе более углубленного изучения проблемы гипотеза об исконно русской речевой основе русского литературного языка старшей формации получила немало уточнений и коррективов по сравнению со своей первоначальной трактовкой Как писал С. П. Обнорский в предисловии к своей книге, некоторые из выводов, первоначально намеченные им в виде осторожных предположений, необходимо было видоизменить и уточнить. “Но один из выводов,- продолжает он,- основной, должен считаться безусловно и безоговорочно правильным. Таково положение о русской основе нашего литературного языка, а соответственно - о позднейшем столкновении с ним церковнославянского языка и вторичности процесса проникновения в него церковнославянских элементов, т. е. положение, вскрывающее ложность существовавшей до этого общей концепции по вопросу происхождения русского литературного языка”.

Произведенный С. П. Обнорским анализ языка всех исследованных им памятников показывает, что язык в них один и тот же - “это и есть общий русский литературный язык старшей поры”. Необходимо оттенить как выдающуюся заслугу С. П. Обнорского в области методологии историко-языкового исследования памятников то, что он не останавливался перед изучением языка тех произведений, которые дошли до наших дней только в более поздних списках. Историки языка до Обнорского, а также, к сожалению, и многие наши современники, не решались и не решаются вскрыть первоначальную языковую природу таких памятников письменности, признавав ее безнадежно утраченной под воздействием последующих языковых наслоений. С. П. Обнорский, глубоко зная историю русского языка и владея методикой историко-лингвистического анализа, смело вскрывал первоначальную языковую основу исследованных им письменных памятников древности, постепенно, слой за слоем, снимая с них позднейшие новообразования, отраженные дошедшими до нас списками. Работу С. П. Обнорского мы можем сравнить с трудом живописца-реставратора, который снимает позднейшие подмалевки с древних произведений русской живописи и заставляет “сиять заново” своими первоначальными красками эти чудесные произведения искусства.

И еще одно, как нам кажется, чрезвычайно важное в методологическом отношении положение высказано С. П. Обнорским в предисловии к его “Очеркам.. ”. Иногда теперь считают, что этот ученый призывал к нигилистической недооценке старославянского языка в истории русского литературного языка. Это далеко не так. Касаясь методики языкового анализа древнерусских памятников письменности, С. П. Обнорский писал: “Положение о происхождении русского литературного языка на русской базе имеет большое методологическое значение в дальнейшем изучении русского языка. Стоя на ложном пути, усматривая истоки нашего литературного языка в церковнославянском пришлом языке, мы методологически неправильно ставили односторонне вопрос о рамках русских элементов в свидетельствах того или иного памятника. Необходимо в равной мере освещать и другой вопрос - о доле церковнославянских элементов, принадлежащих каждому данному памятнику или серии памятников. Тогда на объективную почву исследования будет поставлена общая проблема об истории церковнославянизмов в русском языке, о судьбах церковнославянского языка. Это исследование должно показать объективную мерку церковнославянизмов в нашем языке, либо представление о них у нас преувеличено. Многие церковнославянизмы, свидетельствуемые теми или иными памятниками письменности, имели значение условных, изолированных фактов языка, в систему его не входили, а в дальнейшем вовсе выпадали из него, и сравнительно немногие слои их прочно вошли в обиход нашего литературного языка”.

К сожалению, пожелание С П Обнорского, столь существенное в методологическом отношении, не было претворено в жизнь ни в собственных его историко-лингвистических изысканиях, ни в последующих трудах по истории русского литературного языка, написанных другими исследователями.

Теория С. П. Обнорского о русской основе древнерусского литературно-письменного языка была признана в конце 40-х - начале 50-х годов большинством ученых, занимавшихся тогда вопросами истории русского языка, и получила широкое распространение в учебных пособиях. Так, теорию С. П. Обнорского поддержали акад. В. В. Виноградов, проф. П. Я. Черных, проф. П. С. Кузнецов и др.

В те же годы, что и С. П. Обнорский, но совершенно независимо от него разрабатывал проблемы, связанные с историей древнерусского литературного языка, проф. Л. П. Якубинский, скончавшийся в Ленинграде в 1945 г. Его книга “История древнерусского языка”, законченная в 1941 г, была опубликована после его смерти. Отвечая на вопрос о происхождении древнерусского литературного языка, Л. П. Якубинский опирался на лингвистический анализ тех же основных памятников древнерусской литературы, что и С. П. Обнорский. Его очерки, посвященные языку произведений Владимира Мономаха и “Слову о полку Игореве”, печатались на страницах периодических изданий еще до выхода в свет названной книги.

В своих историко-лингвистических построениях Л. П. Якубинский исходил из самоочевидного факта сосуществования в древнерусских письменных памятниках старославянских и собственно древнерусских языковых явлений. Он предполагал, что это может быть объяснено последовательной сменой двух литературных языков в процессе исторического развития Киевского государства. Согласно мнению Л. П. Якубинского, в древнейшую пору существования Киевского княжества, после крещения Руси, в Х в. и в первые десятилетия XI в. безусловно преобладал старославянский литературный язык. Он явился официальным государственным языком древнекиевской державы. На старославянском языке были, по мнению Л. П. Якубинского, написаны древнейшие страницы “Начальной летописи”. Этот же государственный старославянский язык использовал для своей проповеди первый русский по происхождению киевский митрополит Иларион, автор известного “Слова о Законе и Благодати”.

Со второй половины XI в., в непосредственной связи с теми социальными потрясениями (восстания смердов, предводительствуемых волхвами, волнения городских низов), которые переживает в этот период древнерусское феодальное общество, происходит усиление влияния собственно древнерусского письменного языка, который находит признание в качестве государственного языка Киевской Руси в начале XII в. в правление Владимира Всеволодовича Мономаха, пришедшего к власти в качестве великого князя Киева в 1113 г. после подавления восстания городской бедноты.

Историческая концепция Л. П. Якубинского подверглась не во всем обоснованной критике В. В. Виноградова и не получила признания в дальнейшем развитии науки о древнерусском литературном языке, хотя, несомненно, в этой концепции есть свое рациональное зерно и она не может быть целиком отвергнута.

Начиная со второй половины 1950-х годов отношение к теории С. П. Обнорского изменяется, и его взгляды на образование древнерусского литературного языка подвергаются критике и пересмотру. Первым с критикой теории С. П. Обнорского выступил акад. В. В. Виноградов. В 1956 г. этот автор, излагая основные концепции советских ученых по вопросу происхождения древнерусского литературного языка, называет имена А. А. Шахматова, С. П. Обнорского и Л. П. Якубинского, не отдавая предпочтения ни одной из высказанных ими научных гипотез.

В 1958 г. В. В. Виноградов выступает на IV Международном съезде славистов в Москве с докладом на тему: “Основные проблемы изучения образования и развития древнерусского литературного языка”. Изложив в докладе все научные концепции по данной проблеме, В. В. Виноградов выдвигает свою теорию о двух типах древнерусского литературного языка: книжно-славянском и народно-литературном, широко и разносторонне взаимодействовавших между собою в процессе исторического развития. Одновременно В. В. Виноградов не считает возможным признать принадлежащими к древнерусскому литературному языку памятники делового содержания, язык которых, по его мнению, лишен каких бы то ни было признаков литературной обработанности и нормализованное.

Совершенно особую позицию при рассмотрении вопроса о происхождении древнерусского литературного языка занял в 1961 г. Н. И. Толстой. Согласно взглядам этого ученого, в Древней Руси, как и в других странах южно- и восточнославянского мира, вплоть до XVIII в. в качестве литературного языка использовался древнеславянский литературно-письменный язык с его локальными ответвлениями.

Точка зрения Н. И. Толстого была поддержана, развита и частично уточнена в работах некоторых других ученых, например М. М. Копыленко, и в нашей статье.

В статьях В. В. Виноградова, опубликованных в последний год его жизни, были высказаны новые мысли о проблеме образования древнерусского литературного языка. Отстаивая в целом положение о самобытном его характере, оспариваемом такими зарубежными учеными, как Б. Унбегаун и Г. Хютль-Ворт, В. В. Виноградов признавал, что древнерусский литературный язык был сложен по своей природе и что в его составе следует различать четыре разных компонента: а) старославянский литературный язык; б) деловой язык и дипломатическую речь, развившиеся на восточнославянской основе; в) язык устного творчества; г) собственно народные диалектные элементы речи.

Новую точку зрения на соотношение древнеславянского и древнерусского литературного языка в начальные периоды их общественного функционирования высказала в 1972 г. Л. П. Жуковская. Изучая язык традиционных переводных памятников древнерусской письменности, в частности язык “Мстиславова евангелия” 1115-1117 гг., эта исследовательница обнаружила множество случаев варьирования, лексического и грамматического, в тождественных по содержанию текстах евангельских чтений, внесение в эти тексты при их редактировании и переписке древнерусскими писцами широкого круга слов и грамматических форм как общеславянских, так и собственно русских. Это свидетельствует, по мнению Л. П. Жуковской, о том, что и памятники традиционного содержания, т. е. церковные книги, могут и должны рассматриваться в ряду памятников русского литературного языка; о церковнославянском языке, отличающемся от русского, можно говорить, с точки зрения Л. П. Жуковской, лишь начиная с XV в., после второго южнославянского влияния на древнерусский литературный язык. Как нам думается, и эта точка зрения страдает известной односторонностью и не лишена полемической зарстренности, не способствующей объективному выявлению истины.

В 1975 г. были посмертно изданы “Лекции по истории русского литературного языка (X-середина XVIII в.)”, читавшиеся Б. А. Лариным еще в 1949-1951 гг. Касаясь проблем образования древнерусского литературного языка, Б. А. Ларин полемизирует не только с учеными, придерживавшимися традиционных воззрений на этот вопрос; не ограничиваясь только изложением взлядов А. А. Шахматова, критикует он и работы С. П. Обнорского, считая его позицию во многих отношениях узкой и односторонней. Б. А. Ларин признает возможным говорить о народноречевой основе древнерусского литературного языка, при этом относя его начало к значительно более раннему историческому периоду, чем С. П. Обнорский. Б. А. Ларин находил первые проявления собственно русского литературного языка уже в древнейших договорах киевских князей с греками, в частности в договоре князя Олега с Византией в 907 г., видя в “Русской Правде” отражение того же самого делового литературно-письменного языка на восточнославянской речевой основе. Вместе с тем Б. А. Ларин не отрицал и сильного прогрессивного воздействия на древнерусский язык языка церковнославянского, признавая последний “иностранным” по отношению к речи древних восточных славян.

Обращаясь к научным взглядам на образование древнерусского литературного языка, высказанным С. П. Обнорским и его критиками, мы должны все же отдать предпочтение работам С. П. Обнорского. Несомненно, многое в них рождено полемическими увлечениями, многое нуждается в усовершенствовании и дальнейшем углубленном исследовании. Однако его выводы всегда основываются на глубоком лингвостилистическом анализе конкретных письменных памятников, и в этом их сила!

Выскажем наши предварительные соображения по поводу происхождения древнерусского литературного языка.

С нашей точки зрения, в процессе образования древнерусского литературно-письменного языка первичным следует признать народную разговорную речь восточнославянских племен, древние восточнославянские народные говоры; первичными мы признаем их в том смысле, что они, несомненно, к историческому моменту появления письменности подошли уже внутренне подготовленными, отражая относительно высокую ступень общественного развития их носителей.

Достаточно широко разветвленная в жанрово-стилистическом отношении деловая письменность, возникшая у восточных славян в момент перехода их от первобытнообщинного строя к классовому обществу, отражала многогранные и многообразные потребности этого общества. Мы находим здесь и письменные завещания, и международные договоры, и надписи на бытовых предметах и изделиях, и памятные надписи на камнях и надгробиях. и частную переписку. Закрепление разговорного языка в различных сферах деловой письменности не было еще, разумеется, литературным языком, но в значительной мере подготовило почву для его появления.

Народные говоры восточнославянской письменной речи развивались и отшлифовывались и в процессе зарождения и сложения самобытного речевого художественного творчества в его первоначальном устном бытовании., Нет сомнения, что восточнославянские племена в IX-Х вв. обладали богатым и развитым устным народным творчеством, эпической и лирической поэзией, сказаниями и легендами, пословицами и поговорками. Это устно-поэтическое богатство, несомненно, предшествовало возникновению письменной литературы и литературного языка и в значительной мере подготовило их дальнейшее развитие.

Как показывают открытия, сделанные исследователями древнерусской литературы, и в частности акад. Д. С. Лихачевым, появлению и развитию письменной формы летописания предшествовали так называемые “устные летописи” - повести и сказания, передававшиеся из века в век, из поколения в поколение, очень часто в пределах единого рода и семьи. Как показывают работы того же исследователя, первоначально в устной форме бытовали и посольские речи, лишь впоследствии закрепившиеся в письменной форме.

Однако само по себе развитие устной народной поэзии, каким бы интенсивным оно ни было, не может привести к формированию литературного языка, хотя, безусловно, способствует усовершенствованию в отшлифовке разговорной речи, появлению в ее недрах образных средств выражения.

Условия возникновения у восточных славян литературного языка специфичны. Они выражаются в том единственном и неповторимом соединении богатой и выразительной народной речи с выработанным, стройным и располагающим неисчерпаемыми словообразовательными возможностями общим литературно-письменным языком славянства - древним церковнославянским письменным языком. Подобных условий для развития не имели другие литературные языки народов Европы. В отличие от латинского языка, служившего официальным письменно-литературным языком народам Западной Европы в период средневековья, древний церковнославянский язык, близкий к общеславянским формам речевого общения и сам по себе создавшийся в результате совместного речевого творчества различных ветвей славянства, всегда был доступен речевому сознанию восточных славян. Древний церковнославянский язык не подавил собою языкового развития восточных славян, а наоборот, дал мощный толчок развитию их природного языка, вступив в органическое единство с восточнославянскими народными говорами. В этом заключается великое культурно-историческое значение древнеславянского языка для восточнославянских народов.

Необходимо еще раз подчеркнуть высокий уровень лексического и грамматического развития древнеславянского литературно-письменного языка. Сложившийся главным образом в качестве языка переводной церковной письменности, древнеславянский литературно-письменный язык органически впитал в себя все достижения высокой речевой культуры средневекового византийского общества. Греческий язык византийской эпохи послужил непосредственной моделью при формировании литературно-письменного языка древних славян, в первую очередь в сфере лексики и словообразования, фразеологии и синтаксиса. При этом надо помнить, что сам по себе греческий язык византийской эпохи является не только прямым наследником античных речевых ценностей, но и языком, впитавшим в себя богатство древних языков Востока - египетского, сирийского, древнееврейского. И все это неисчислимое речевое богатство было передано греческим языком его прямому наследнику, как бы усыновленному им древнеславянскому литературному языку. И восточные славяне, восприняв в Х в. церковную книжность на древнеславянском языке от своих старших по культуре братьев, славян южных и отчасти западных, моравских, стали тем самым обладателями этого славяно-эллинского речевого сокровища. Благодаря органическому слиянию с древнеславянским письменным языком литературный язык Киевской Руси, славяно-русский литературный язык сразу же стал одним из наиболее богатых и развитых языков не только тогдашней Европы, но и всего мира.

Таким образом, процесс образования древнерусского литературно-письменного языка в Х-XI вв. может быть уподоблен прививке плодового дерева. Дичок, подвой, сам по себе никогда не мог бы развиться в плодоносящее благородное растение. Но опытный садовник, сделав в стволе подвоя надрез, вставляет в него веточку благородной яблони, привой. Она срастается с дичком в едином организме, и дерево становится способным давать драгоценные плоды. В истории русского литературного языка своеобразным “подвоем” мы можем назвать восточнославянскую народную речь, благородным же “привоем” для нее послужил древнеславянский письменный язык, обогативший его и органически слившийся с ним в единой структуре.

Глава четвертая. Древнерусский литературно-письменный язык киевского периода. Памятники книжно-литературного языка - “Слово о Законе и Благодати”, “Сказание о Борисе и Глебе”

В предыдущей главе нами был сделан вывод о происхождении древнерусского литературно-письменного языка как результате органического слияния восточнославянской народной речи и письменного древнеславянского языка. В памятниках, относящихся к периоду XI-XII вв., древнерусский литературно-письменный язык проявляется по-разному, в зависимости от целевой направленности и содержания тех произведений, которые он обслуживал. Естественно говорить поэтому о нескольких жанрово-стилистических ответвлениях литературно-письменного языка, или, иначе, о типах литературного языка древнейшей эпохи.

Вопрос о классификации таких разновидностей, или типов, языка в научных трудах и учебных пособиях трактуется различно и может быть признан одним из сложнейших вопросов русистики. Как нам кажется, главная трудность проблемы заключается в неточном употреблении и неразработанности терминов, которыми пользуются филологи, занимающиеся историей русского языка. Не решена также весьма сложная и запутанная проблема соотношения между древнеславянским языком русского извода и собственно древнерусским литературно-письменным языком в древнейший период его бытования. Неясен вопрос о двуязычии в Киевском государстве. Однако невзирая на трудности, встречающиеся на пути исследователя, эта проблема должна получить положительное решение хотя бы в порядке рабочей гипотезы.

Как уже упоминалось, В. В. Виноградов говорил о двух типах древнерусского литературного языка: церковнокнижном, славянском, и народно-литературном, выводя одновременно за пределы литературного языка язык древнерусской деловой письменности. Подобная же трактовка данной проблемы имеется и в курсе лекций А. И. Горшкова. Г. О. Винокур, правда условно, считает возможным признавать три стилистические разновидности литературно-письменного языка в киевскую эпоху: язык деловой, язык церковнокнижный, или церковно-литературный, и язык светско-литературный.

Иную трактовку вопроса о стилистических разновидностях древнерусского литературного языка мы находим в работах А. И. Ефимова. Этот ученый во всех изданиях своей “Истории русского литературного языка” выделяет в литературном языке Древней Руси две группы стилей: светские и церковноЬогослужебные. К числу первых он относит: 1) письменно-деловой стиль, отраженный в таких юридических памятниках, как “Русская правда”, а также договорных, жалованных и других грамотах; 2) стиль литературно-художественного повествования, запечатленный в “Слове о полку Игореве”; 3) летописно-хроникальный стиль, который, по А. И. Ефимову, сложился и видоизменился в связи с развитием летописания; и, наконец, 4) эпистолярный, представленный частными письмами не только на пергамене, но и на бересте. Эти светские стили, как полагает А. И. Ефимов, формировались и развивались в единстве и взаимодействии с теми стилями, которые он именует церковноЬогослужебными: 1) литургические стили (евангелия, псалтири); 2) житийный стиль, в котором, согласно его мнению, сочетались речевые средства как церковнокнижного, так и разговорно-бытового происхождения; наконец, 3) проповеднический стиль, нашедший свое отражение в творениях Кирилла Туровского, Илариона и других авторов.

Трактовка проблемы стилей древнерусского литературного языка, предлагаемая А. И. Ефимовым, кажется нам наименее приемлемой. Прежде всего в его системе стилей смешиваются письменные памятники собственно-русские, т. е. являющиеся произведениями русских авторов, и переводные древнеславян-ские, как, например, отнесенные к “литургическим стилям” евангелия и псалтири, тексты которых пришли на Русь от южных славян и, копируемые русскими писцами, подверглись языковой правке, сближающей церковнославянский язык первосписков с восточнославянской речевой практикой. Затем А. И. Ефимов учитывает далеко не все разновидности письменных памятников, в частности совершенно игнорирует произведения богатой переводной литературы, во многом содействовавшей, стилистическому обогащению древнерусского литературного языка. Наконец, А. И. Ефимов слишком прямолинейно относит те или иные памятники к какому-либо одному из “стилей”, не учитывая стилистической сложности памятника. Это в первую очередь касается такого разнохарактерного произведения, как “Повесть временных лет”.

Однако А. И. Ефимов, по нашему мнению, прав, когда он говорит о единстве и целостности древнерусского литературного языка, возникших в результате взаимодействия двух различных языковых стихий.

Некоторые исследователи, как языковеды (Р. И. Аванесов), так и литературоведы (Д. С. Лихачев), склонны рассматривать языковую ситуацию в Киевском государстве как древнеславянско-древнерусское двуязычие. Во-первых, широко понимаемое двуязычие предполагает, что все произведения церковного содержания, а также все переводные произведения должны рассматриваться как памятники старославянского языка и лишь произведениям светского характера и памятникам деловой письменности, включая записи и приписки на церковных рукописях, дается право считаться памятниками русского языка. Такова позиция составителей “Словаря древнерусского языка XI-XIV вв.” Во-вторых, сторонники теории древнерусского двуязычия вынуждены бывают признать, что даже в пределах одного произведения тот или иной древнерусский автор мог переходить с древнерусского языка на старославянский и наоборот, в зависимости от затрагиваемой в произведении или в его отдельных частях тематики.

По нашему мнению, целесообразно все же исходить из понимания древнерусского литературно-письменного языка, во всяком случае для киевской эпохи, как единой и целостной, хотя и сложной языковой системы, что непосредственно вытекает из нашей концепции образования древнерусского литературного языка, изложенной в третьей главе. Естественно выделять в составе этого единого литературно-письменного языка отдельные жанрово-стилистические разновидности, или стилистические типы, языка. Из всех предлагаемых классификаций таких стилистических ответвлений древнерусского литературного языка для первоначальной киевской эпохи кажется наиболее рациональной та, в которой выделяются три основные жанрово-стилистические разновидности, а именно: церковнокнижная, как ее полярная противоположность в стилистическом отношении - деловая (собственно русская) и как результат взаимодействия обеих стилистических систем - собственно литературная (светско-литературная). Естественно, что подобное трехчастное членение предполагает и промежуточные звенья классификации - памятники, в которых объединяются различные языковые черты.

Перечисленные стилистические разновидности древнерусского литературно-письменного языка отличались друг от друга преимущественно пропорцией образовавших их книжно-славянских и восточнославянских речевых элементов. В первой из них при безусловном преобладании книжно-славянской речевой стихии присутствуют в более или менее значительном числе отдельные восточнославянские речевые элементы, преимущественно как лексические отражения русских реалий, а также отдельные грамматические восточнославянизмы. Язык деловых памятников, будучи в основном русским, не лишен, однако, отдельных старославянских, книжных внесений в области как лексики и фразеологии, так и грамматики. Наконец, собственно литературный язык, как уже сказано, образовывался в результате взаимодействия и органического соединения обоих стилистически окрашенных элементов с преобладанием того или другого в зависимости от тематики и содержания соответствующего произведения или его части.

К церковнокнижной стилистической разновидности мы относим памятники церковно-религиозного содержания, созданные в Киевской Руси русскими по рождению авторами. Это произведения церковно-политического красноречия: “Слова” Илариона, Луки Жидяты, Кирилла Туровского, Климента Смолятича и других, нередко безымянных авторов. Это произведения житийные: . “Житие Феодосия”, “Патерик Киево-Печерский”, “Сказание и Чтение о Борисе и Глебе”, сюда же примыкает и каноническая церковно-юридическая письменность: “Правила”, “Уставы” и т. д. Очевидно, к этой же группе могут быть отнесены и произведения литургического и гимнографического жанра, например разного рода молитвы и службы (Борису и Глебу, празднику Покрова и т. п.), созданные на Руси в древнейшую пору. Практически язык этого рода памятников почти не отличается от того, который представлен в произведениях переводных, южно- или западнославянского происхождения, копировавшихся на Руси русскими писцами. В обеих группах памятников мы обнаруживаем те общие черты смешения речевых элементов, которые присущи древнеславянскому языку русского извода.

К текстам, в которых выделяется собственно русский письменный язык того времени, мы причисляем все без исключения произведения делового или юридического содержания, независимо от использования при их составлении того или иного писчего материала. К данной группе мы отнесем и “Русскую правду”, и тексты древнейших договоров, и многочисленные грамоты, как пергаменные, так и списки с них на бумаге, сделанные позднее, и, наконец, в эту же группу мы включаем и грамоты на бересте, за исключением тех из них, которые можно было бы назвать образцами “малограмотных написаний”.

К памятникам собственно литературной стилистической разновидности древнерусского языка мы относим такие произведения светского содержания, как летописи, хотя приходится учитывать разнохарактерность их состава и возможность иностильных вкраплений в их текст. С одной стороны, это отступления церковнокнижного содержания и стиля, как, например, известное “Поучение о казнях божиих” в составе “Повести временных лет” под 1093 г. или житийные повести о постриженниках Печерского монастыря в том же памятнике. С другой стороны, это документальные внесения в текст, как, например, список с договоров между древнейшими киевскими князьями и византийским правительством под 907, 912, 945, 971 гг. и др. Кроме летописей, к группе собственно литературных памятников мы относим произведения Владимира Мономаха (с теми же оговорками, что и относительно летописей) и такие произведения, как “Слово о полку Игореве” или “Моление Даниила Заточника”. Сюда же примыкают и произведения жанра “Хожений”, начиная с “Хожения Игумена Даниила” и др. Несомненно, к этой же жанрово-стилистической разновидности литературного языка примыкают в стилистическом отношении памятники древнерусской переводной литературы, заведомо или с большой долей вероятности переведенные на Руси, в особенности произведения светского характера, такие как “Александрия”, “История Иудейской войны” Иосифа Флавия, “Повесть об Акире”, “Девгеньево деяние” и др. Эти переводные памятники предоставляют особенно широкий простор для историко-стилистических наблюдений и по их относительно большому объему в сравнении с литературой оригинальной, и по разнообразию содержания и интонационной окраски.

Заметим еще раз, что мы не отвергаем тексты тех или иных собственно литературных произведений, оригинальных и переводных, если они дошли до нас не в подлинниках, а в более или менее поздних списках. Естественно, что при историко-лингвистическом и стилистическом анализе текстов подобного рода требуется особая осторожность, однако лексико-фразеологический и стилистический характер текста может быть, несомненно, признан более устойчивым во времени, чем его орфографические, фонетические и грамматические языковые черты.

Далее, в данной главе и в следующих за нею, мы даем опыты лингвостилистического анализа отдельных памятников древнерусской литературы и письменности киевской эпохи, начиная с памятников церковнокнижных по содержанию и стилю.

Обратимся к языку “Слова о Законе и Благодати” митрополита Илариона - ценнейшему произведению середины XI в.

“Слово о Законе и Благодати” приписывается Илариону, известному церковно-политическому деятелю эпохи Ярослава, поставленному им на Киевскую митрополию вопреки воле Византии, уроженцу Руси, опытному мастеру церковного витийства XI в. Выдающийся памятник искусства слова свидетельствует о большом стилистическом мастерстве его создателя, о высоком уровне речевой культуры в Киевском государстве того времени. “Слово о Законе и Благодати” до сих пор не изучалось в лингвостилистическом плане. Оно, к сожалению, не дошло до нас в подлиннике, и для изучения мы должны обращаться к спискам, самые старые из которых восходят ко времени не раньше рубежа XIII-XIV столетий, т. е. отстоят от момента создания памятника на два - два с половиной столетия.

Немногочисленные отдельные замечания по поводу языка и стиля названного памятника мы находим лишь в ряде популярных работ и учебных пособий, и замечания эти носят общий и поверхностный характер. Так, Г. О. Винокур в своей книге “Русский язык” (1945 г.) характеризует “Слово о Законе и Благодати” как памятник старославянского языка. Этот ученый писал: “Старославянский язык Илариона, насколько можно судить по поздним спискам, в которых сохранилось его "Слово", ... безупречен”. Л. П. Якубинский в “Истории древнерусского языка” отвел “Слову...” Илариона специальную главу. Впрочем, в ней содержатся преимущественно общеисторические сведения о жизни и деятельности Илариона, а также излагается содержание памятника. Данная глава в книге Л. П. Якубинского призвана служить иллюстрацией положения о первичности старославянского языка как языка государственного в древнейший период существования Киевского государства. Признавая язык Илариона “свободным... от древнерусских элементов”, он утверждал, что “Иларион ясно отличал... свой разговорный язык от литературного церковнославянского языка”.

Особую позицию в освещении вопроса о языке произведений Илариона заняли составители учебника по истории русского литературного языка, выпущенного во Львове,- В. В. Бродская и С. С. Цаленчук. В этой книге признается за языком Илариона восточнославянская речевая основа, авторы находят в “Слове...” Илариона следы его знакомства с такими древнерусскими юридическими памятниками, как “Русская правда”, а к числу якобы восточнославянской лексики, встречающейся в его произведении, относят такие слова, как, например, девица или сноха, являющиеся общеславянскими.

Одной из причин того обстоятельства, что по поводу языка “Слова о Законе и Благодати” появились противоречивые и неосновательные высказывания, могло послужить то, что ученые не обращались к рукописям, сохранившим текст произведения, а ограничивались далеко не совершенными в текстологическом отношении изданиями. “Слово о Законе и Благодати” было впервые издано в 1844 г. А. В. Горским по единственному списку первой редакции памятника (Синодальный № 59I). Названным изданием и пользовались исследователи, судившие о языке “Слова...”. Это же издание воспроизвел в своей монографии западногерманский славист Лудольф Мюллер.

Как показал Н. Н. Розов, публикация “Слова...”, подготовленная А. В. Горским, неточна в лингвистическом отношении. А. В. Горский был вынужден идти навстречу пожеланиям тогдашних церковных властей, приспособляя язык памятника к тому стандарту церковнославянского языка, который преподавался в духовных учебных заведениях XIX в.

Для лингвистического изучения “Слова о Законе и Благодати” необходимо поэтому обратиться непосредственно к рукописям памятника. Старшим по времени из дошедших до нас списков “Слова о Законе и Благодати” может быть признан текст так называемых Финляндских отрывков. Правда, в названной рукописи он сохранился лишь в виде одного сравнительно небольшого фрагмента. Отрывок этот, состоящий из одного листа, исписанного в два столбца с обеих сторон, по 33 строки в каждом столбце, содержит центральную часть речи Илариона (рукопись хранится в БАН под шифром Финл. №37)."

Текст отрывка был полностью опубликован в 1906 г. Ф. И. Покровским, который и отождествил отрывок с произведением Илариона. Вслед за И. И. Срезневским, впервые обратившим внимание на рукопись, Ф. И. Покровский датировал ее XII-XIII вв. Более пристальное палеографическое изучение отрывка позволило О. П. Лихачевой уточнить датировку рукописи и отнести ее к последней четверти XIII в. Показания данного списка должны быть признаны особенно ценными в текстологическом отношении, так как он со всей несомненностью восходит к эпохе до второго южнославянского влияния и потому свободен от искусственной славянизации языка, отразившейся в более поздних списках.

Сопоставление списка Ф с изданиями Горского и Мюллера показывает, что он сохраняет более достоверные и первоначальные в отношении языка чтения.

С грамматической стороны список Ф выявляет, как и следовало ожидать, большую архаичность в употреблении словоформ, чем другие списки и издания. Так, если в позднейших текстах формы супина обычно последовательно заменены аналогичными формами инфинитива, то в списке Ф систематически выдерживается употребление супина в функции обстоятельства цели при глаголах-сказуемых, обозначающих движение: “Приде на землю посЬтитъ ихъ” (Ф, 3, 21-22); “не придохъ разоритъ закона нъ исполнитъ” (Ф, 2, 19-21).

Весьма показательным кажется нам наличие в списке Ф лексики с полногласным сочетанием звуков, правда, для данного отрывка пример единичен: “пришедше бо римляне, полониша Иерслмъ” (Ф, 4, 20-21). Во всех остальных списках и изданиях в этом месте неполногласный вариант глагола: плЬниша .

Характерна мена гласного а на о в корне слова заря: “и закон по семь яко веч(е)рнАя зоря погасе” (Ф, 4, 24-25). В других списках и изданиях - заря или зарЬ (им. п. мн. ч.).

Поскольку список Ф, без сомнения, переписывался на территории древней Новгородской земли, отмечается в нем фонетический новгородизм: “къ овчамъ погыбшимъ” (Ф, 2, 18). В остальных текстах закономерное овцамъ.

Таким образом, привлечение данных из древнейшего списка “Слова...”, несмотря на его отрывочность, позволяет в какой-то степени уточнить наши представления о первоначальной языковой основе памятника.

Обратимся к главному списку первой редакции “Слова...” Илариона, положенному в основу изданий Горского и Мюллера. Названный список с достаточной точностью был воспроизведен Н. Н. Розовым в 1963 г. Этому исследователю на основании палеографических данных удалось внести поправку в общепринятую датировку списка Синод. № 591 и отнести его не к XVI в., как это было принято до сих пор, а к XV в. Наиболее ценный в текстологическом отношении список оказался, таким образом, на целое столетие древнее, что многократно повышает авторитетность его языковых показаний.

Список С содержит текст памятника, подвергшийся второму южнославянскому влиянию. Об этом свидетельствует систематическое употребление в нем буквы “юс большой” не только на месте этимологического носового гласного, но и вообще взамен графемы су, а также написание гласной а без йотации после других гласных: “от всякоа рати и планета” (С, 1946, 19). Приведем еще такое сугубо славянизированное написание: “не въздЬваемъ бо рукъ нашихъ к бгV тVж(д)ему” (с 198а, 4-5).

Очевидно, под воздействием того же второго южнославянского влияния форма полониша, которую мы отметили в списке Ф, заменена в С обычной церковнославянской плЬниша (С, 179а, 18). Однако тем показательнее для первоначальной языковой основы памятника, сохраненной вопреки славянизирующей моде текстом С, такая черта, как написание имени киевского князя с полногласным сочетанием: Володимера. В тексте С читаем: “Похвалимъ же и мы, по силЬ нашей, малыми похвалами, великаа и дивнаа сътворшааго нашего учи-телА и наставника великаго кагана нашеа земли Володимера” (С, 1846, 12-18). В изданиях Горского и Мюллера в данном месте обычная церковнославянская форма этого имени: “Владимера” (М, 38, 11-12). Нет сомнения, что именно написание с полногласием стояло в протографе “Слова...”. Это тем более очевидно, что несколько ниже в списке С сохранено и другое своеобразное написание того же имени с гласным о после буквы л в первом корне: “благороденъ от благородныих, каганъ наш Влодимер” (С, 185а, 9-10). Ср. подобное же написание с явным следом ранее стоявшего в тексте полногласия: “соущаа в работЬ в плоненiи” (С, 199а, 7-8). В изданиях в обоих случаях вместо отмеченных написаний - обычные церковнославянские с неполногласием: “Владимер” (М, 38, 20), “въ плЬненiи” (М, 51, 15-16).

Типичны для словоупотребления в нашем памятнике такие лексемы, как котора (в значении спор, ссора) и робичичь (сын раба). Отметим: “и бываахV междю ими многы распрЬ и которы” (С, 1726, 3-4); “и бывааху между ними распря многы и которы” (М, 26, 21-22).

Слово котора, изредка встречающееся в собственно старославянских памятниках, например в “Супрасльской рукописи”, весьма обычно для восточнославянской письменности старшей поры.

Существительное робичичь фигурирует в списке С “Слова о Законе и Благодати” в нескольких написаниях, по-разному отражаемых и в.изданиях. См., например: “роди же агарь раба, от авраама раба робичишть” (С, 1706, 19-20); “насиловаахV на хрестiаныа, рабичишти на сыны свободнаа” (С, 1726, 1-3). В изданиях Горского и Мюллера: “роди же Агарь раба от Авраама робичищь” (М, 25, 7); “насиловаху на христiаныа, робичичи на сыны свободныа” (М, 26, 20-21). Характерно, что даже Горский и Мюллер сохранили восточнославянские варианты этого слова. Сама же лексема обычна для раннего восточнославянского речевого употребления.

Отметим в памятнике своеобразную семантику слова зоря {заря). В то время как в собственно старославянских памятниках этому слову присуще значение сияние, свет, проблеск, а также денница, в “Слове о Законе и Благодати”, как свидетельствует вышеприведенный пример, значение этого существительного совпадает с современным русским: яркое освещение горизонта перед восходом и после захода солнца. Ср. разночтения по тексту С и изданию М: “и закон посемь яко вечерней зарЬ погасе” (зарЬ - местн. над. ед. ч.; С. 179а, 19-20); “и закон посемь, яко вечерняя заря погасе” (заря- им. пад. ед. ч.; М, 33, 4-5).

Для морфологии списка С типично систематическое использование восточнославянской флексии Ь в род. пад. ед. ч. в им. и вин. пад. мн. ч. склонения сущ. с осн. на -ia и вин пад мн. ч. сущ склонения на -io “от дЬвицЬ” (С, 176 а, 15), “от троицЬ” (С, 176а, 19), “п"теньцЬ” (С, 179а, 12), “за овцЬ” (С, 1956, 11), “жены и младенцЬ” спси” (С, 199а. 6) и др. В изданиях все флексии подобного типа заменяются обычными церковнославянскими -я, -а Впрочем см.- “младенцЬ” (М, 51, 15).

Не менее часты в тексте С флексии местоимения женского рода с Ь в род. пад.: “от неЬ” (С, 1706, 10), “къ рабЬ еЬ” (С, 1706, 16). В изданиях эти флексии тоже изменены на церковнославянские “от нея” (М, 25, 1), “къ раб в ея” (М, 25, 5).

Сохранение восточнославянских флексий в списке С вопреки второму южнославянскому влиянию дает нам возможность отнести написания подобного рода к протографу “Слова...”. Подобные же флексии в изобилии представлены в других восточнославянских памятниках письменности XI в, например в “Изборнике 1076 г.”: “вельможЬ” (вин. пад. мн. ч), “срачицЬ” (вин. пад мн. ч.), “ларЬ” (вин. пад мн ч.) и мн. др

Рассматривая употребление восточнославянской флексии -Ь в тексте списка С, следует остановиться на словоформе распрЬ, которая вызвала в специальной литературе разноречивые толкования. Так, если мы в С читаем: “бываахV междю ими многы распрЬ и которы” (С, 1726, 3-4), то в издании М-“и бывааху между ими распря многы и которы” (М, 26, 21-22). Мюллер комментирует данное место следующим образом: “Ошибка, писец воспринимал,распря как форму единств, числа и должен был поэтому отнести слово "многы" к "которы"” (М, с. 68, примечание) Вопреки мнению Мюллера, слово распрЬ- это, несомненно, мн. число им. пад.- древнеславянское распрA, которое в русском изводе церковнославянского языка закономерно превращается в распрЬ. Все рассуждения Мюллера по данному поводу оказались бы излишними, загляни он непосредственно в рукопись С, минуя издание Горского!

Восточнославянизмами, характерными для памятников XI-XII вв, мы можем признать неоднократно встречаемые в тексте С факты отсутствия второй палатализации к перед -Ь в дат (местн) пад. ед. числа жен. рода сущ. и прил. с основой на -а. Так мы читаем в рукописи: “не въ хVдЬ бо и неведомо земли владычьствовавшА. нъ въ рVськЬ” (С, 185а, 4- 5) и далее: “паче же слышано емV бЬ всегда о благовЬрши земли греческЬ” (С, 1856, 11). В изданиях такое несоответствие текста нормам стандартного церковнославянского языка устранено, и мы читаем в них: “но въ Русской” (М, 38, 17) и “о благоверной земли ГречьстЬи” (М, 39, 4). Однако в дальнейшем текст С содержит подобное написание: “владыкЬ наши огрози странам” (С, 199а, 1-2). И это отступление от стандарта удержалось в изданиях: “владыкЬ наши огрози странам” (М, 51, 12). Мюллер считает к явной опиской (М, с 139). Он же обращает внимание на чрезвычайно редкое упогребение титула владыка по отношению к русским князьям.

Отмеченные написания в тексте С, как нам кажется, могут восходить либо к протографу “Слова о Законе и Благодати”, либо к одному из старейших промежуточных списков первой древнейшей редакции памятника. Наблюдения над языком списков должны быть систематически продолжены по мере дальнейшего текстологического изучения памятника, плодотворно начатого Н. Н Розовым.

Однако уже и сейчас могли бы быть сделаны некоторые предварительные итоговые выводы. Во-первых, лингвистическое и текстологическое изучение памятника следует проводить не по несовершенным его изданиям, а непосредственно по рукописи Во-вторых, даже выборочное обращение к этим источникам обязывает нас отказаться от поверхностного и предвзятого представления о языке “Слова о Законе и Благодати” как о языке “безупречно старославянском”.

Несомненно, в "языке “Слова.” старославянизмы занимают видное место и выполняют существенные стилистические функции. Не случайно сам автор памятника обращается к слушателям как к знатокам и ценителям книжного красноречия: “ни къ невЬдVщiимъ бо пишемъ, нъ прЬизлиха насыштьшемсА сладости книжныа” (С, 1696, 18-19). И сам оратор “преизлиха насытил” свое “Слово. ” выдержками из древнеславянских церковных книг: цитаты из книг Ветхого и Нового завета, из произведений патристики и гимнологии находятся буквально в каждой строке памятника. Однако и восточнославянизмы, характеризующие живую речь автора, даже и по сравнительно поздним спискам “Слова...” достаточно устойчивы и ощутимы Эти восточнославянизмы в языке произведений Илариона не могут быть признаны, по нашему убеждению, ни невольными, ни случайными. Они не случайны для словоупотребления Илариона как сына своего народа и своего времени. Они и не невольны, ибо каждому из употребленных им восточнославянских элементов языка присуща своя незаменимая и неотъемлемая смысловая и стилистическая функция. Пусть они употребляются в церковнокнижном, торжественном стиле, но в стиле литературного славяно-русского языка, смешанного по своей природе и происхождению письменного языка Киевской Руси.

Другой литературный памятник, созданный на рубеже XI и XII вв., посвящен прославлению первых русских князей-мучеников. Это одно из выдающихся произведений древнерусской литературы киевского периода - “Сказание о Борисе и Глебе”, отличающееся от других памятников той же тематики и объемом, и стилистическим своеобразием.

В Древней Руси “Сказание о Борисе и Глебе” бытовало и переписывалось параллельно с другим большим произведением - “Чтением о Борисе и Глебе”, автором которого признается известный писатель конца XI в. Нестор, черноризец Печерского монастыря.

Вопрос об относительной древности обоих названных произведений до сих пор не может считаться окончательно решенным. Мы склоняемся к мнению, высказанному Н. Н. Ворониным, который признал “Сказание” возникшим позднее “Чтения” и окончательно сложившимся в первые десятилетия XII в. (после 1115 г.), когда в него были включены ранее созданные источники. Происхождение “Сказания”, по-видимому, связано с деятельностью клира, служившего при церкви в Вышгороде, куда мощи князей были торжественно перенесены при их канонизации.

Ценность “Сказания о Борисе и Глебе” для истории русского литературного языка определяется не только ранним временем его создания, но еще и тем, что это произведение дошло до нас в древнейшем списке в “Успенском сборнике”,переписанном не позднее рубежа XII-XIII вв. Таким образом, расстояние между временем окончательного сложения памятника и датой дошедшего до нас списка не превышает ста лет.

“Сказание о Борисе и Глебе” принадлежит к числу наиболее ранних образцов древнерусского агиографического жанра и потому неразрывно связано с церковной традицией. Сам автор “Сказания...” косвенно указывает на те произведения агиографической письменности, которые обращались в тогдашней Киевской Руси и могли служить ему примером для подражания. Так, автор, рассказывая о последних часах героя своего “Сказания...”, князя Бориса, сообщает, что он “помышляет же мучение и страсть святого мученика Никиты и святого Вячеслава: подобно же сему бывьшю убиению (убьену)” (с. 33, строки 10-12). Здесь названы: первое- переведенное с греческого (апокрифическое) житие мученика Никиты, второе-чешское житие князя Вячеслава, умерщвленного в 929 г. по наветам его брата Болеслава. Вячеслав (Вацлав), причтенный к лику святых, признан был патроном Чехии.

Но, примыкая к агиографической традиции, произведения о Борисе и Глебе вместе с тем выпадали из нее, поскольку сами обстоятельства жизни и гибели князей не укладывались в традиционные схемы. Мученики обычно страдали и гибли за исповедание Христа, будучи побуждаемы мучителями отречься от него. Бориса и Глеба никто не принуждал к отречению. Убивший их князь Святополк формально числился таким же христианином, как и они. Жертвы политического убийства, Борис и Глеб были объявлены святыми не за исповедание веры, а за покорность их старшему брату, за проявление ими братолюбия, за кротость и смирение. Поэтому убедить церковные власти в святости князей было делом не простым и не легким, в особенности отстоять необходимость их канонизации перед византийскими церковниками. Не случайно, по свидетельству “Сказания...”, сам киевский митрополит Георгий, грек по рождению и воспитанию, “бяше... не твьрдо вЬруя къ святыма” (с. 56, строка 21). На доказательство святости Бориса и Глеба и необходимости их прославления и направлено все “Сказание...”.

По содержанию и стилю “Сказание о Борисе и Глебе” - произведение весьма сложное и разнохарактерное. В панегирических разделах оно приближается к гимнографическому и литургическому шаблону, в повествовательных частях примыкает к летописно-хроникальным сообщениям. Собственно-художественная сторона стилистики в произведениях о Борисе и Глебе обстоятельно и проникновенно раскрыта в работах И. П. Еремина, в частности в его “Лекциях по истории древнерусской литературы” (изд-во ЛГУ, 1968) . Язык, которым написано “Сказание...”, тоже не однороден. Обнаруживая двойственную природу принятого тогда литературно-письменного языка, мы отмечаем преимущественное использование древне-славянских элементов речи в тех местах текста, где ставится цель доказать, святость князей или прославить их заслуги. Так, Борис, узнав о смерти отца, киевского князя Владимира, “начать тЬлъмъ утьрпывати и лице его вьсе сльзъ исполнися, и сльзами разливаяся, и не могый глаголати, в сердци си начать сицевая вЬщати: "Увы мнЬ, свЬте очию моею, сияние и заре лица моего, бъздро уности моеЬ, наказание недоразумения моего! Увы мнЬ, отче и господине мой!"” (с. 29, строки 6-11).

В приведенном отрывке мы не находим восточнославянских речевых элементов, за исключением словосочетания уности моеЬ, оформленного по нормам фонетики и морфологии древнерусского, а не старославянского языка. И тот же торжественный книжный, древнеславянский язык обнаруживаем и далее на тех страницах, где оплакивается судьба юных князей дли прославляются их добродетели.

Однако, когда сообщается о фактах и о событиях, ясно проступают следы летописного источника, по-видимому, древнейшего “Начального летописного свода”, предшествовавшего появлению “Повести временных лет”. Так, мы видим там систематически выраженное восточнославянское фонетическое и морфологическое оформление собственных личных имен и географических названий: Володимеръ, Володимерь, Передъслава, Новгородьць, РостовЬ и т. д. На первых же страницах “Сказания” в его летописной части встречаем глаголы с восточнославянской приставкой рос- (“ростригъ ю красоты дьля лица ея”-с. 27, строка 12; с. 28, строка 1). Далее-характерный восточнославянизм розьный (вм. разный). Отметим, что этот языковой факт не был правильно понят даже переписчиком “Успенского сборника”, не узнавшим чуждого литературным традициям слова: “И посажа вся роснамъ землямъ в княжени...” Вместо прилагательного роснамъ, очевидно, первоначально читалось розьнамъ. Разночтения к данному месту показывают, что и остальные писцы не воспринимали этого слова. Среди вариантов находим: различнымъ- Л; разднам-С; По зорным (?!)-М; празднамъ - Р; разнымъ- А. Некоторые писцы правильно поняли смысл, но передали его более привычными для позднейших периодов развития литературного языка формами, иные же вовсе исказили написанное.

Портретная характеристика князя Бориса в главе “Сказания...” “О БорисЬ как бЬ възъръмь” дана разнопланово и разностильно, с преобладанием старославянизмов, когда речь идет о чертах морального облика: “Сь убо благовЬрьный Борис, блага корене сый, послушливъ отцю бЬ” (с. 51, строки 21-22),-но с характерными восточнославянизмами, когда идет речь о внешнем облике князя или о его боевом темпераменте: “веселъ лицемь, борода мала и усъ” (строка 24), “въ ратьхъ хъбъръ” (очевидно, испорченное хоробръ-с. 52, строка 1). Весьма показательно в стилистическом отношении использование неполногласных и полногласных форм град - городъ в “Похвале Вышегороду”. Приведем это место полностью: “Блаженъ поистине и высокъ паче всЬхъ градъ русьскыихъ и выший градъ, имый, въ себе таковое скровище, ему же не тъчьнъ ни вьсь миръ! По истина Вышегородъ наречеся: выший и превыший городъ всЬхъ, въторый Селунь явися в PycьскЬ земли, имый в себе врачьство безмьздьное” (с. 50, строки 11-14). Из явлений морфологии отметим в этом пассаже отсутствие второй палатализации к перед -Ь, что наблюдаем и в начальной части “Сказания...”, и в таких памятниках, как “Слово о Законе и Благодати”, в “Изборнике 1076 г.”.

В заключительной части “Сказания...” повествуется о посмертных чудесах Бориса и Глеба, об открытии и перенесении их мощей. И здесь древнеславянская речевая стихия перемежается с русской. Отметим яркий пример внедрения в текст разговорной речи. В статье “О пренесении святою мученику” рассказывается о том, как при открытии мощей Бориса митрополит, взяв руку святого, благословлял ею князей: “И пакы Святославъ, имъ руку митрополичю и дрьжащю святаго руку, прилагааше къ вреду (к нарыву), имь же боляше на шии, и къ очима, и къ темени и по семь положи руку в гробЬ” (с. 56, строки 17-19). И когда начали петь литургию, “Святославъ же рече к Бьрнови: “НЬчьто мя на головЬ бодеть”. И съня Бьрнъ клобукь съ князя, и видЬ нъгъть святаго, и съня съ главы и въдасти и Святославу” (там же, строки 20-21). В словах князя, отраженных рассказом, несомненно, лежит печать речевой достоверности: так эти слова запомнились всем окружающим.

Мы видим и в этом древнейшем памятнике тот же письменный литературный язык старшего периода, язык смешанный, славяно-русский, язык, в котором восточнославянская речевая стихия дает себя знать порою даже сильнее и ярче, чем в нашем современном русском литературном словоупотреблении.

русский язык диалекты русского языка Портал:Русский язык

Исто́рия ру́сского литерату́рного языка́ - формирование и преобразование русского языка , используемого в литературных произведениях. Старейшие из сохранившихся литературных памятников датируются XI веком. В XVIII-XIX веках этот процесс происходил на фоне противопоставления русского языка, на котором говорил народ, французскому - языку дворян . Классики русской литературы активно исследовали возможности русского языка и были новаторами многих языковых форм. Они подчеркивали богатство русского языка и часто указывали на его преимущества по сравнению с языками иностранными. На почве таких сравнений неоднократно возникали диспуты, например споры между западниками и славянофилами . В советские времена подчёркивалось, что русский язык - язык строителей коммунизма , а в эпоху правления Сталина проводилась кампания борьбы с космополитизмом в литературе. Преобразование русского литературного языка продолжается и в настоящее время.

Устное народное творчество

Устное народное творчество (фольклор) в форме сказок , былин , пословиц и поговорок уходит корнями в далёкую историю. Они передавались из уст в уста, их содержание отшлифовывалось таким образом, что оставались наиболее устойчивые сочетания, а языковые формы обновлялись по мере развития языка. Устное творчество продолжало существовать и после появления письменности. В Новое время к крестьянскому фольклору добавился рабочий и городской, а также армейский и блатной (тюремно-лагерный). В настоящее время устное народное творчество наиболее выражено в анекдотах. Устное народное творчество влияет и на письменный литературный язык.

Развитие литературного языка в древней Руси

Введение и распространение письменности на Руси, приведшее к созданию русского литературного языка, обычно связывают с Кириллом и Мефодием .

Так, в древнем Новгороде и других городах в XI-XV вв были в ходу берестяные грамоты . Большинство из сохранившихся берестяных грамот - частные письма, носящие деловой характер, а также деловые документы: завещания, расписки, купчие, судебные протоколы. Также встречаются церковные тексты и литературные и фольклорные произведения (заговоры, школьные шутки, загадки, наставления по домашнему хозяйству), записи учебного характера (азбуки, склады, школьные упражнения, детские рисунки и каракули).

Церковнославянская письменность, введённая Кириллом и Мефодием в 862 году, основывалась на старославянском языке , который в свою очередь произошёл от южнославянских диалектов. Литературная деятельность Кирилла и Мефодия состояла в переводе книг святого Писания Нового и Ветхого завета. Ученики Кирилла и Мефодия перевели на церковнославянский язык с греческого большое количество религиозных книг. Некоторые исследователи полагают, что Кирилл и Мефодий ввели не кириллицу , а глаголицу ; а кириллица была разработана их учениками.

Церковнославянский язык был языком книжным, а не разговорным, языком церковной культуры, который распространился среди многих славянских народов. Церковнославянская литература распространилась у западных славян (Моравия), южных славян (Болгария), в Валахии, частях Хорватии и Чехии и, с принятием христианства, на Руси. Так как церковнославянский язык отличался от разговорного русского, церковные тексты при переписке подвергались изменению, обрусевали. Переписчики подправляли церковнославянские слова, приближая их к русским. При этом они привносили особенности местных говоров.

Для систематизации церковнославянских текстов и введения единых языковых норм в Речи Посполитой были написаны первые грамматики - грамматика Лаврентия Зизания (1596) и грамматика Мелетия Смотрицкого (1619). Процесс формирования церковнославянского языка был, в основном, завершен в конце XVII века, когда патриархом Никоном были произведены исправление и систематизация богослужебных книг. Богослужебные книги российского православия стали нормой для всех православных народов .

По мере распространения церковнославянских религиозных текстов на Руси, постепенно стали появляться и литературные сочинения, которые использовали письменность Кирилла и Мефодия. Первые такие сочинения относятся к концу XI века. Это «Повесть временных лет » (1068), «Сказание о Борисе и Глебе », «Житие Феодосия Печорского», «Слово о законе и благодати » (1051), «Поучение Владимира Мономаха » (1096) и «Слово о полку Игореве » (1185-1188). Эти произведения написаны языком, который представляет собой смешение церковнославянского языка с древнерусским .

Ссылки

Реформы русского литературного языка XVIII века

«Красота, великолепие, сила и богатство российского языка явствует довольно из книг, в прошлые веки писанных, когда ещё не токмо никаких правил для сочинений наши предки не знали, но и о том едва ли думали, что оные есть или могут быть», - утверждал Михаил Васильевич Ломоносов

Наиболее важные реформы русского литературного языка и системы стихосложения XVIII века были сделаны Михаилом Васильевичем Ломоносовым . В г. он написал «Письмо о правилах российского стихотворства», в котором сформулировал принципы нового стихосложения на русском языке. В полемике с Тредиаковским он утверждал, что вместо того, чтобы культивировать стихи, написанные по заимствованным из других языков схемам, необходимо использовать возможности русского языка. Ломоносов полагал, что можно писать стихи многими видами стоп - двусложными (ямб и хорей) и трёхсложными (дактиль , анапест и амфибрахий), но считал неправильным заменять стопы на пиррихии и спондеи. Такое новаторство Ломоносова вызвало дискуссию, в которой активно участвовали Тредиаковский и Сумароков . В г. были изданы три переложения 143-го псалма , выполненные этими авторами, и читателям было предложено высказаться, который из текстов они считают лучшим.

Известно, однако, высказывание Пушкина, в котором литературная деятельность Ломоносова не одобряется: «Оды его… утомительны и надуты. Его влияние на словесность было вредное и до сих пор в ней отзывается. Высокопарность, изысканность, отвращение от простоты и точности, отсутствие всякой народности и оригинальности - вот следы, оставленные Ломоносовым». Белинский назвал этот взгляд «удивительно верным, но односторонним». Согласно Белинскому, «Во времена Ломоносова нам не нужно было народной поэзии; тогда великий вопрос - быть или не быть - заключался для нас не в народности, а в европеизме… Ломоносов был Петром Великим нашей литературы».

Кроме вклада в поэтический язык, Ломоносов был также автором научной русской грамматики. В этой книге он описал богатства и возможности русского языка. Грамматика Ломоносова была издана 14 раз и легла в основу курса русской грамматики Барсова (1771), который был учеником Ломоносова. В этой книге Ломоносов, в частности, писал: «Карл пятый, римский император, говаривал, что ишпанским с богом, французским - с друзьями, немецким - с неприятельми, итальянским - с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно, ибо нашел бы в нем великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италиянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка.» Интересно, что Державин позже высказался похоже: «Славяно-российский язык, по свидетельству самих иностранных эстетиков, не уступает ни в мужестве латинскому, ни в плавности греческому, превосходя все европейские: итальянский, французский и испанский, кольми паче немецкий».

Современный русский литературный язык

Создателем современного литературного языка считается Александр Пушкин , произведения которого считаются вершиной русской литературы. Этот тезис сохраняется в качестве доминирующего, несмотря на существенные изменения, произошедшие в языке за почти двести лет, прошедшие со времени создания его крупнейших произведений, и явные стилистические различия между языком Пушкина и современных писателей.

Между тем, сам поэт указывает на первостепенную роль Н. М. Карамзина в формировании русского литературного языка, по словам А. С. Пушкина, этот славный историк и литератор «освободил язык от чуждого ига и возвратил ему свободу, обратив его к живым источникам народного слова».

«Великий, могучий…»

Тургеневу принадлежит, пожалуй, одно из самых известных определений русского языка как «великого и могучего».

Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, - ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя - как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу! (И. С. Тургенев)

Карл V, римский император, говаривал, что гишпанским языком с Богом, французским - с друзьями, немецким - с неприятелями, итальянским - с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то конечно к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно. Ибо нашел бы в нём: велик... ...ского, крепость немецкого, нежность итальянского, сверх того богатства и сильную в изображении краткость греческого и латинского языков.

См. также

	Портал «Русский язык »
	в Викицитатнике
	в Викитеке
	История русского литературного языка на Викискладе

Примечания

Русский язык

Wikimedia Foundation . 2010 .

Смотреть что такое "История русского литературного языка" в других словарях:

- «Словарь современного русского литературного языка» (ССРЛЯ; Большой академический словарь, БАС) академический нормативный толково исторический словарь русского литературного языка в 17 томах, выходивший с 1948 по 1965 годы. Отражает… … Википедия

История русского литературного языка формирование и преобразование русского языка, используемого в литературных произведениях. Старейшие из сохранившихся литературные памятников датируются XI веком. В *** вв на Руси распространилась… … Википедия

Русский литературный язык

Каждый общенациональный язык вырабатывает свою образцовую форму существования. Чем же она характеризуется?

Литературному языку присущи:

1) развитая письменность;

2) общепринятая норма, то есть правила употребления всех языковых элементов;

3) стилевая дифференциация языкового выражения, то есть наиболее типичное и целесообразное языковое выражение, обусловленное ситуацией и содержанием речи (публицистическое выступление, деловая, официальная или непринужденная речь, художественное произведение);

4) взаимодействие и взаимосвязь двух видов существования литературного языка – книжного и разговорного как в письменной, так и в устной формах (статья и лекция, научная дискуссия и диалог встретившихся друзей и т.д.).

Наиболее существенной чертой литературного языка является его общепринятость и потому общепонятность . Развитие литературного языка определяется развитием культуры народа .

Самый ранний период древнерусского литературного языка (XI-XIV вв.) определен историей Киевской Руси и ее культурой. Чем же отмечено это время в истории древнерусского литературного языка?

В XI-XII вв. складывается художественная, публицистическая и повествовательно-историческая литература. Предшествующий период (с VIII в.) создал для этого необходимые условия, когда славянские просветители – братья Кирилл (около 827-869 гг.) и Мефодий (около 815-885 гг.) составили первую славянскую азбуку.

Древнерусский литературный язык развивался на основе разговорного языка благодаря существованию двух мощных источников:

1) древнерусской устной поэзии, превращавшей разговорный язык в обработанный поэтический язык («Слово о полку Игореве»);

2) старославянского языка, пришедшего на Киевскую Русь вместе с церковной литературой (отсюда второе название – церковнославянский).

Старославянский язык обогащал формирующийся литературный древнерусский язык. Происходил взаимодействие двух славянских языков (древнерусского и старославянского).

С XIV в., когда выделяется великорусская народность и начинается собственной история русского языка, литературный язык развивается уже на основе московского койне , продолжая традиции того языка, который сложился в пору Киевской Руси. В московский период происходит явное сближение литературного языка с разговорной речью, что наиболее полно проявляется в деловых текстах. Это сближение усиливается в XVII в. В литературном языке того времени наблюдается, с одной стороны, значительная пестрота (используются народно-разговорные, книжно-архаические и заимствованные из других языков элементы), а с другой – стремление к упорядочению этой языковой пестроты, то есть к языковой нормализации .

Одним из первых нормализаторов русского языка следует назвать Антиоха Дмитриевича Кантемира (1708-1744 гг.) и Василия Кирилловича Тредиаковского (1703-1768 гг.). Князь Антиох Дмитриевич Кантемир – один из наиболее видных просветителей начала XVIII в., он автор эпиграмм, басен, поэтических творений (сатира, поэма «Петрида»). Перу Кантемира принадлежат многочисленные переводы книг по различным вопросам истории, литературы, философии.

Художественная и творческая деятельность А.Д. Кантемира содействовала упорядочению словоупотребления, обогащению литературного языка словами и выражениями народно-разговорной речи. Кантемир говорил о необходимости освободить русский язык от ненужных слов иноязычного происхождения и от архаичных элементов славянизированной письменности.

Василий Кириллович Тредиаковский (1703-1768 гг.) – автор большого количества работ по филологии, литературе, истории. Он пытался решить кардинальную проблему своего времени: нормирование литературного языка (речь «О чистоте российского языка», произнесенная 14 марта 1735 г.). Тредиаковский отрекается от церковно-книжных выражений, он стремится заложить основы литературного языка на базе народной речи.

Многое для упорядочения русского языка сделал М.В. Ломоносов. Он был «первым основателем русской поэзии и первым поэтом Руси… Язык его чист и благороден, слог точен и силен, стих исполнен блеска и парения» (В.Г.Белинский). В произведениях Ломоносова преодолевается архаичность речевых средств литературной традиции, закладываются основы нормированной литературной речи. Ломоносов разработал теорию о трех стилях (высоком, среднем и низком), он ограничил использование старославянизмов, которые уже в то время были непонятными и усложняли, утяжеляли речь, особенно язык официальной, деловой литературы.

В XVIII веке происходит обновление, обогащение русского языка за счет западноевропейских языков: польского, французского, голландского, итальянского, немецкого. Особенно это проявилось при формировании литературного языка, его терминологии: философской, научно-политической, юридической, технической. Однако чрезмерное увлечение иностранными словами не способствовало ясности и точности выражения мысли.

М.В. Ломоносов сыграл значительную роль в выработке русской терминологии. Как ученый он вынужден был создавать научную и техническую терминологию. Ему принадлежат слова, не утратившие свою значимость в настоящее время:

атмосфера, возгорание, градус, материя, электричество, термометр и др.

Своими многочисленными научными трудами он способствует формированию научного языка .

В развитии литературного языка XVII – начала XIX вв. возрастает и становится определяющей роль идивидуально-авторских стилей. Наибольшее влияние на процесс развития русского литературного языка этого периода оказало творчество Гавриила Романовича Державина, Александра Николаевича Радищева, Николая Ивановича Новикова, Ивана Андреевича Крылова, Николая Михайловича Карамзина.

Для произведений этих писателей характерна ориентация на живое речевое употребление. Употребление народно-разговорных элементов сочеталось со стилистически целенаправленным использованием книжно-славянских слов и оборотов речи. Усовершенствовался синтаксис литературного языка. Большую роль в нормализации русского литературного языка конца XVIII – начала XIX вв. сыграл толковый словарь русского языка – «Словарь Академии Российской» (части 1-6, 1789-1794 гг.).

В начале 90-х гг. XVIII вв. появляются повести Карамзина и «Письма русского путешественника». Эти произведения составили целую эпоху в истории развития русского литературного языка. В них культивировался язык описания , который получил название «нового слога» в противовес «старому слогу» архаистов. В основу «нового слога » были положены принцип сближения литературного языка с разговорным, отказ от абстрактного схематизма литературы классицизма, интерес к внутреннему миру человека, его чувствам. Предлагалось новое понимание роли автора, формировалось новое стилистическое явление, которое получило название индивидуально-авторского стиля .

Последователь Карамзина писатель П.И. Макаров так сформулировал принцип сближения литературного языка с разговорным: язык должен быть единым «равно для книг и для общества, чтобы писать как говорят и говорить как пишут» (журнал «Московский Меркурий», 1803, № 12).

Но Карамзин и его сторонники в этом сближении ориентировались только на «язык высшего общества», салона «милых дам», то есть принцип сближения был реализован искаженно.

Но от решения вопроса о том, как и на каких основаниях должен сближаться литературный язык с разговорным, зависел вопрос о нормах нового русского литературного языка.

Писатели XIX в. сделали значительный шаг вперед в сближении литературного языка с разговорным, в обосновании норм нового литературного языка. Это творчество А.А. Бестужева, И.А. Крылова, А.С. Грибоедова . Эти писатели показали, какими неисчерпаемыми возможностями обладает живая народная речь, насколько самобытен, оригинален, богат язык фольклора .

Система трех языковых стилей литературного языка с последней четверти XVIII в. трансформировалась в систему функционально-речевых стилей . Жанр и стиль произведения литературы уже не определялись твердой прикрепленностью лексемы, оборота речи, грамматической нормы и конструкции, как того требовало учение о трех стилях. Возросла роль творческой языковой личности, возникло понятие «истинного языкового вкуса» в индивидуально-авторском стиле.

Новый подход к структуре текста был сформулирован А.С. Пушкиным: истинный вкус выявляется «не в безотчетном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, в чувстве соразмерности и сообразности» (Полн. собр. соч., т. 7, 1958). В творчестве Пушкина завершается формирование национального русского литературного языка. В языке его произведений впервые пришли в равновесие основные стихии русской письменности и устной речи. С Пушкина начинается эпоха нового русского литературного языка. В его творчестве были выработаны и закреплены единые общенациональные нормы, которые связывали в единое структурное целое как книжно-письменную, так и устно-разговорную разновидности русского литературного языка.

Пушкин разрушил окончательно систему трех стилей, создал многообразие стилей, стилистических контекстов, спаянных темой и содержанием, открыл возможности их бесконечного индивидуально-художественного варьирования.

В языке Пушкина заключается источник последующего развития всех стилей языка, формировавшихся далее под его воздействием в языке М.Ю.Лермонтова, Н.В.Гоголя, Н.А.Некрасова, И.С.Тургенева, Л.Н.Толстого, Ф.М.Достоевского, А.П.Чехова, И.А.Бунина, А.А.Блока, А.А.Ахматовой, и др. С Пушкина в русском литературном языке окончательно установилась, а затем и совершенствовалась система фукционально-речевых стилей, существующая с небольшими изменениями и ныне.

Во второй половине XIX в. отмечается значительное развитие публицистического стиля. Этот процесс определяется подъемом общественного движения. Возрастает роль публициста как социальной личности, влияющей на формирование общественного сознания, а иногда и определяющей его.

Публицистический стиль начинает оказывать влияние на развитие художественной литературы. Многие писатели одновременно работают в жанрах художественной литературы и в жанрах публицистики (М.Е. Салтыков-Щедрин, Ф.М. Достоевский, Г.И. Успенский и др.). В литературном языке появляется научно-философская, общественно-политическая терминология.

Наряду с этим литературный язык второй половины XIX в. активно вбирает в себя разнообразную лексику и фразеологию из территориальных диалектов, городского просторечия и социально-профессиональных жаргонов.

На протяжении всего XIX в. идет процесс обработки общенародного языка с целью создания единых грамматических, лексических, орфографических, орфоэпических норм. Эти нормы теоретически обосновываются в трудах Востокова, Буслаева, Потебни, Фортунатова, Шахматова.

Богатство и разнообразие словарного состава русского языка находит отражение в словарях . Известные филологи того времени (И.И. Давыдов, А.Х. Востоков, И.И. Срезневский, Я.К. Грот и др.) публикуют статьи, в которых определяют принципы лексикографического описания слов, принципы сбора лексики с учетом целей и задач словаря. Таким образом, впервые разрабатываются вопросы теории лексикографии.

Самым крупным событием было издание в 1863-1866 гг. четырехтомного «Толкового словаря живого великорусского языка » В.И. Даля. Словарю дали высокую оценку современники. Даль получил Ломоносовскую премию Российской императорской Академии наук в 1863 г. и звание почетного академика. (В словаре свыше 200 тысяч слов ).

Даль не просто описал, а указал, где то или иное слово бытует, как оно произносится, что означает, в каких пословицах, поговорках встречается, какие производные имеет. Профессор П.П.Червинский писал об этом словаре: «Есть книги, которым суждена не просто долгая жизнь, они не просто памятники науки, это вечные книги. Вечныекниги потому, что их содержание неподвластно времени, над ними не властны ни социальные, ни политические, ни даже исторические изменения любых масштабов».